Когда все собрались, Хасселрич объявил:
– Я хорошо помню тот день, когда Айрис Кобб Флагшток пришла ко мне, чтобы составить завещание. Это было за три месяца до того, как её здоровье начало ухудшаться, но её визит к нам не имел никакого печального подтекста. Она просто была счастлива знать, что всё принадлежавшее ей достанется людям, которых она любила и уважала, и послужит делу, которое она избрала.
Он раскрыл двери кабинета, находившегося за его столом, выкатил видеомагнитофон и нажал на пульте кнопку. На экране появилась Айрис Кобб в своём розовом замшевом костюме и очками с оправой в искусственных бриллиантах. Она улыбалась. Круглое лицо её сияло. В кабинете воцарилась тишина.
Из динамика зазвучал бодрый голос:
– Я, Айрис Кобб Флагшток, одинокая женщина из города Пикакс, что в Мускаунти, находясь в здравом уме и твёрдой памяти и помня о непостоянстве жизни, настоящим заявляю, что данный документ является моим окончательным завещанием, тем самым лишая силы все вместе и каждое в отдельности из завещаний, сделанных мною прежде.
Слушатели обменялись быстрыми взглядами, когда она объявила, что завещает свои немалые денежные сбережения сыну и его семье. Сьюзан Эксбридж она оставила свою долю в компании «Эксбридж и Кобб». Историческому обществу она поручила продать её коллекцию антиквариата, машину и личные вещи и пустить доход на пользу музея. Исключались только два предмета: она отказывала Джеймсу Квиллеру пенсильванский шифоньер – по понятным для него причинам – и свою тетрадь с рецептами.
Изображение на экране погасло, и после минутной паузы раздались приличествующие случаю восклицания. Хасселрич бормотал какие-то банальности.
Сьюзан повернулась к Квиллеру:
– Предлагаю сделку. Отдайте мне кулинарную книгу и можете забирать «Эксбридж и Кобб». – А Деннису она сказала: – Теперь вы можете переехать сюда и приобрести имущество Фитча.
– Мне нравится эта мысль, – сказал он, и Квиллер подметил долгий многозначительный взгляд, которым они посмотрели друг на друга.
Потом появился клерк с серебряным подносом, и Хасселрич стал сам разливать кофе и передавать чашки. Он с гордостью сообщил, что эти чашки достались ему от бабушки и что они из настоящего веджвудского фарфора.
– Я не знал, что ты готовишь, – заметил Ларри, обращаясь к Квиллеру.
– О кулинарии я знаю не больше, чем о чёрных дырах в космосе, – ответил он, – но у Айрис было своеобразное чувство юмора. Штука в том, что никто не может разобрать её почерк. Что же до шифоньера, то я рад, что она отказала мне его, а не кровать генерала Гранта.