– Не говорил, – согласился он. – Не хотелось. Это не для ушей юной леди. Почему для тебя это так важно?
– Потому что о моем детстве любой мог узнать.
– Правда, правда. Но любой старый каторжанин мог бы рассказать о тюрьме, любимая. Что это доказывает? Только то, что где-то на долгом пути я потерял душу и стараюсь ее найти. Но если хочешь... Ньюгейт – это ад. Богатые везде хорошо устраиваются, у них там отдельные камеры, хорошая еда, чистая вода, даже посетители. Денег у нас было мало, но все ушло на дом и адвокатов. Нас бросили в клетку, пригодную для четверых, но там было двадцать человек. Мерзкие и хорошие, умирающие и отчаянные, взрослые и мальчики, и все терзали друг друга. Мой отец был сильным человеком, но не мог жить с людьми, не знавшими морали. Если бы не два мальчика, с которыми я познакомился в первый же день, мы бы не пережили ночь, тем более неделю. Мальчики, имевшие тюремный опыт, объединились с отцом, и мы заботились друг о друге. Против ожиданий мы выжили. Промучились год, а потом нас отправили в Халкс. В Халксе, – мягко продолжал он, – нам захотелось вернуться в Ньюгейт. Когда-то это были военные корабли. Они стояли на якоре, никому не видимые и не известные. Почти все они отвозили людей прямо в могилу. Сначала отправляли на нижнюю палубу. Ни света, ни воздуха. Тех, кто выживал, переводили на палубу повыше. Если останешься жив после всех болезней и драк и тебе повезет, днем будут отправлять работать на дороге или в грязи на реке, а на ночь опять запирать. В конце концов, могут отвезти в Ботани-Бей. И если ты выживешь в пути, то достигнешь земли и будешь работать на солнечном свете. Будешь умным и удачливым – доживешь до конца срока заключения. Немногие это выдерживают. Мы выдержали.
Джулиана не нашлась, что ответить. Он сказал все и ничего, а просить большего она не могла.
– Так что, как видишь, для меня очень важно стать полноправным графом Эгремонтом. Мало что можно изменить в законах этой страны или в том, как Англия обращается с заключенными, ни за год, ни за всю жизнь, но у человека, имеющего деньги и влияние, больше возможностей, и некоторые этим пользуются. Я один из них. Я должен. Поэтому я здесь. Титул дает силу. Эгремонт дает богатство, от которого у баронета текут слюни. Меня не прельщают ни табакерки из перегородчатой эмали, ни Ван Дейк, ни да Винчи. – Он спародировал сухой тон баронета. – Ни любой другой предмет художественной ценности из Эгремонта. Меня прельщает власть имени и титула и то, как они могут работать на перемены. Хотя, конечно, приятно обладать всем этим золотом и серебром. Кстати, я столько часов провел с тобой в разговорах о прошлом не для того, чтобы убедить тебя, кто я такой, хотя и это входило в мои планы. И уж конечно, не потому, что все узнал от других. А потому, что наслаждался воспоминаниями. Ты права, мы достаточно наговорились о прошлом. А теперь о чем будем говорить? Как только замолчим, я поцелую тебя.