– Вряд ли это жизненное пространство, – сказал Дойл. – В поисках подходящих для жизни планет они забрались слишком уж далеко.
– Может, ближе ничего не оказалось.
– Сомневаюсь.
– Ты думаешь, причиной войны являются только расовые… видовые предрассудки?
– У нас вид этих тварей вызывает омерзение. Может, у них с нами то же самое.
– Мы их истреблять не бросились.
– Потому что они нас первые нашли.
– Ты думаешь, что если бы мы их обнаружили, то все равно была бы война?
– Конечно, – сказал Дойл. – Нам объяснили бы, что галактика слишком тесна для двух цивилизаций, что непонятное всегда представляет угрозу, и мы отправились бы в дальний поход громить родную систему таргов. Или родные системы. Мне кажется, по-другому просто невозможно. Вот представь ситуацию – ты идешь по лесу и видишь здоровенного медведя. Он тебя вроде бы и не трогает, бредет куда-то по своим делам, но курс его проводит совсем рядом с твоим и вам приходится идти на близком расстоянии друг от друга. Ты не знаешь, что у этого медведя на уме, и не можешь чувствовать себя комфортно в такой ситуации. Неужели ты не пристрелишь этого медведя превентивно, прежде чем он отгрызет тебе голову?
– Ты не говорил, есть ли у меня ружье.
– Что бы ты делал в лесу без ружья?
– Гулял.
– Я сказал, ты в лесу, а не в парке. В настоящем лесу без ружья делать нечего.
– И ты считаешь, что единственным выходом из этой ситуации будет смерть медведя?
– Или твоя.
– Я могу убежать.
– Ты повернешься к хищнику спиной?
– Тогда он может убежать.
– Будь ты медведем, ты бы повернулся спиной к человеку с ружьем?
– Я никогда не думал о себе как о медведе.
– В этом твоя проблема.
– В том, что я никогда не ставил себя на место медведя?
– В том, что ты не рассматриваешь проблему с разных сторон.
– Когда ты смотришь в прицел, то видишь только одну сторону мишени. Неужели я должен объяснять такие вещи бомбардиру?
Ублюдок тупой! Урод! Сукин сын!
Как он меня поимел! Нет, ну как же он меня поимел!
Юлию хотелось чего-нибудь сломать. Он уже вырвал с корнем монитор и швырнул его на пол, но чудо современных технологий не билось даже от удара с ноги. Стол удалось только перевернуть, но не больше, потому что он был слишком тяжелый. Лампы под потолком не бились: Морганы строили основательно и все плафоны оказались из бронированного стекла.
Юлию хотелось крушить. Он дико сожалел, что его отец умер. Если бы старый ублюдок был жив, Юлий удовольствием бы его пристрелил. Нет, не пристрелил бы. Это было слишком легким выходом.
Забил бы ногами до смерти.
Юлию хотелось сделать отцу больно. Он выхватил из-под мундира пистолет (император тоже был офицером и ему полагался «офицерский сороковой») и начал всаживать в отцовские картины пулю за пулей. В картины, в деньги, которые были в них вложены, в горящие корабли и пылающие планеты, в четыреста лет славы и чести Морганов, которые оказались стертыми в пыль одним куском белой бумаги.