– Монбижу не сказала.
– Не знает или скрывает?
– Возможно, и то и другое. Но, заметь себе, она не назвала и своего покровителя.
– И кто, по-твоему, это может быть?
– Вполне допускаю – не «кто», а «что».
– В каком смысле?
– В денежном. Фердикрюгср расхваливал исключительные финансовые таланты этой дамы. А уж он в этих делах понимает.
– Но ты утверждала, что финансовые круги заинтересованы в сохранении стабильности в Шерамуре. А мадемуазель Монбижу, если верить отцу Батискафу, добивается прямо противоположного.
– В этом и состоит разница между политиками и финансистами. А Монбижу, что ни говори, политик, хотя и в юбке, и даже в кринолине. Финансисты служат деньгам. Политики заставляют деньги служить себе. Но, в любом случае, Монбижу, каким бы финансовым подспорьем она не обладала, нужны союзники. Герцоги Такова-Селяви на эту роль подходят лучше всего.
– И они единственные, кто пока не объявлялся.
– Думаю, лично и не объявятся. А вот последует ли приглашение в замок – посмотрим.
– Итак, – сказал Гверн, – почти все фигуры на доске. Можно сказать, Большая Игра началась.
– Какая там Большая Игра! Так, возня в песочнице...
Если первый день был отмечен для меня напряженной светской жизнью, то второй дал в этом отношении передохнуть. Но только в этом отношении. Портной и модистки таки явились. А Гверн уехал травить ни в чем не повинных кабанов, и не мог оказать мне никакой поддержки. Пришлось призвать на помощь крошку Сорта. Она все же была уроженкой Мове-сюр-Орер и могла судить, кто есть настоящий портной, а кто самозванец.
С меня сняли мерки, и я потребовала от мастеров иголки, нитки и ножниц, чтоб платья шили в соответствии с моими требованиями, а не требованиями моды. Если же мои указания не будут выполнены, сказала я, то мы с мужем спалим все модные лавки в Мове-сюр-Орер, а модисток повесим на городских воротах. Мы, знаете ли, северные варвары, у нас так принято.
Модисток и портного сменила цветочница, или, по-здешнему, флористка, которая тут же принялась посвящать меня в тонкости языка цветов.
– Вот розмарин, это для воспоминаний. А вот троицын цвет, это для дум. Вот укроп для вас, и рута для вас, ее зовут травой благодати. О, вы должны носить вашу руту с отличием!
– Мне бы чего-нибудь попроще. Фиалочки, например...
– Я бы дала вам фиалок, но они все увяли, когда умер мой отец.
– Что ж, дамсель, в наши дни люди умирают быстрее, чем вянут цветы у них на шляпах.
Флористка, похоже, готова была продолжать до бесконечности, но крошка Сорти вспомнила о своем предназначении. Она выпроводила цветочницу ненавязчиво, но твердо. Даже не прибегая к помощи метлы. Потом вернулась ко мне.