Эта тирада, произнесенная ровным, почти равнодушным тоном, была исполнена такого презрения, что Соллий вдруг ощутил острое желание оправдаться перед надменным ребенком, юной варваркой, неподвижно сидящей перед ним в седле. Утренний ветерок слегка шевелил бахрому ее пестрого шелкового платка; сама же Алаха казалась каменным изваянием.
– Ну так прими наше приглашение и раздели с нами трапезу, – повторил брат Гервасий невозмутимо. – Тогда ты услышишь ответы на все твои вопросы. В моих словах нет лицемерия, и в поступках наших ты не найдешь неправды.
Девочка в ответ и бровью не повела.
– Твой вид внушает почтение, – сказала она. – Меня учили уважать таких, как ты. Горе мне, если ты солгал, старик! – Неожиданно она улыбнулась, блеснув зубами. – Знаешь Небесного Стрелка, Когудэя? О-о, он бросает с небес громовые стрелы… – Тут она вдруг засмеялась и заговорила тоненьким голоском: – Вот в такусеньких, малюсеньких зверюшек, в тушканчиков, в беленьких сов, в гадкого одноглазого крота… Он поразит и тебя, если ты окажешься равен им в ничтожестве!
С этими словами она спешилась и уселась на землю напротив Учеников.
Брат Гервасий, улыбаясь, подал ей кусок белой пшеничной лепешки. Запас таких лепешек они везли из самого Саккарема, по опыту зная, каким сытным является этот хлеб, долго сохраняющий чудесный запах, – запах домашней печки, материнских рук, запах всего того, что вызывает в человеке – подчас помимо его воли – добрые, ничем не замутненные, самые ранние воспоминания детства. Брат Гервасий справедливо полагал, что для спасенных из средоточия Зла людей это может оказаться куда важнее, чем обыкновенная пища.
Он не ошибся. Вернее – почти не ошибся. Потому что нашлось одно исключение. Впервые взяв в руки лепешку и поднеся ее ко рту, Салих вдруг побледнел и отложил хлеб. Брат Гервасий предположил, что саккаремцу сделалось дурно. И не ошибся – тот даже не притронулся к еде. Сидел, молча уставясь в одну точку, и глядел мрачнее тучи. Брат Гервасий не стал задавать ему вопросов. Зачем? Настанет время – расскажет сам. А не расскажет – значит, так тому и быть.
Отведав хлеба, Алаха преобразилась. Куда только исчезли ее надменность и настороженность! Она весело смеялась добродушным шуткам брата Гервасия, несколько раз довольно ядовито задевала хмурого Соллия и даже на бывших рабов начала поглядывать с любопытством. И изможденные люди, недавно покинувшие ад подземных рудников, невольно улыбались, поглядывая на красивую смеющуюся девочку. И каждый в мыслях начинал представлять себя отцом вот такого взрослеющего ребенка – или братом, призванным оберегать подросшую сестру от встречного недоброго человека… От одного только вида Алахи на душе теплело.