После такой закалки все эти чеченские захваты – страшно, конечно, очень страшно, но – как бы это сказать? – я эти ужасы сто раз в детстве переживала. И я уверена: вот нас в этом зале восемьсот человек, из них, наверное, шестьсот женщин, и если не каждая вторая, то уж каждая третья в жизни и не такие теракты пережила – и битье, и насилие всякое…
Причем после каждой ссоры, когда мои родители мирились и все опять было нормально, в доме все равно оставалось ощущение напряженности. У нас была собака колли, она после их ссор несколько дней даже в комнату не заходила, сидела в коридоре. Я к ней приходила, садилась рядом, она меня так лизнет в щеку – сочувствует. Это был мой единственный друг…
Хотя вообще-то отец меня очень любил. Он неоднократно мне говорил: «Ты мой единственный человечек, я тебя люблю больше всех!» Но эта любовь была очень жестокой, она меня просто душила. Малейшее мое непослушание или какая оплошность – и я уже получала, что я сволочь неблагодарная, что я его не уважаю, что он ко мне всей душой, а я маленькая неблагодарная тварь. Причем он меня никогда не бил, но мог своими глазами просто испепелить. Глаза у него такие ярко-голубые – как в кино у садистов. И он: «Смотри мне в глаза, когда с тобой отец разговаривает!» Я стою и не знаю, куда деться, просто цепенею от ужаса. Даже у этих чеченцев не такие страшные глаза, честное слово.
И когда папа от нас ушел, я вздохнула с облегчением.
Отец ушел к своей матери, моей бабушке. Потому что он приехал из командировки, а она, мама, с любовником. Ну, он ее послал подальше, уехал к своей матери и начал спиваться. Да, стал катиться вниз, в пропасть.
А мать себе именно в этот момент нашла другого алкоголика. Внешне он был просто ужасный – такая алкогольная рожа! – и выглядел как спившийся бомж в депрессивном состоянии. Я бы от одного его вида блевала, а она притащила его домой, стала с ним жить, общаться. Тут уж моему бешенству не было предела! Я просто рвала и метала! Как она может? Это же такой отстой!..
У меня как раз был переходный возраст, и я тогда вообще была ужасным человеком, могла говорить все, что угодно, и делать такие вещи, что не дай Боже!..
Короче, этот бомж переехал к нам. Причем я его увидела не в тот день, когда он пришел, а только пять дней спустя. Потому что я вообще на протяжении пяти дней выходила из своей комнаты только в тот момент, когда не могла с ним пересечься. То есть я слушала: так, он вошел в мамину комнату, теперь я могу сходить на кухню, в туалет или в ванную. Представляете, мы живем в одной квартире и даже не знакомы! И мать не пытается нас познакомить, она мне говорит: как у тебя дела? Я говорю: «Мам, супер, просто супер!» И бегом из квартиры – в школу, к подругам, к бабушке рыдать. Короче, я ее просто ненавидела за этот поступок, а его вообще игнорировала. Полный игнор! То есть нет его, и все!