Роман о любви и терроре, или Двое в «Норд-Осте» (Тополь) - страница 187

Анна Андрианова, журналистка «Московской правды»:

Я очнулась на первом этаже приемного отделения. Нам сразу стали давать очень много пить – надо было срочно промыть желудок. Людей выворачивало наизнанку. Безобразнейшие, конечно, рвотные рефлексы, но что поделать. Еще заставляли ходить в туалет, а никто не мог. Врачи забеспокоились, что не в порядке почки. Но обошлось. Очень хотелось спать, но врачи не разрешали. Боялись, что не проснемся…

Егор Легеза:

Открываю глаза – а меня уже на носилках волокут в больницу…

Дарья Васильевна Стародубец:

Очнулась в 10 утра с трубкой во рту. Меня подключили к аппарату искусственного дыхания. Сама дышать не могла. Врач, слышу, откуда-то издалека просит: «Дыши полной грудью». А у меня ничего не получается…

Елена Ярощук:

Проснулась только в «скорой» и сразу услышала: «Как хорошо, что вы живы!» Я скороговоркой сказала свои данные, фамилию, адрес свой и брата и снова потеряла сознание. Так на протяжении всего дня отключалась несколько раз. Когда окончательно пришла в себя, первым делом поинтересовалась здоровьем брата. Он оказался жив… Когда человек через такое проходит, он сильно меняется. Вернувшись в Луцк, первое место, куда я поехала, была могила отца.

Сергей Лобанков, режиссер по пластике, руководитель детской труппы «Норд-Оста»:

Пришел в себя в больнице. Смутно слышал какие-то голоса, чувствовал, что куда-то везут, слышал, что говорят: вот в этом кармане у вас столько-то денег, а в этом кармане – папка. В папке были списки детей, чтобы знать, кто был на репетиции, кто – нет. Сказали, что эти вещи будут лежать в кабинете заведующего отделением.

Наташа Салина, 18 лет, школа ирландского танца «Иридон»:

Я вышла из 13-й больницы 27-го. Меня встречали папа, дождь и журналисты…

Виталий Парамзин:

Очнулся в больнице на койке. Меня спрашивают фамилию, я сказал. И только потом выяснилось, что я неправильно выговорил.

Александр Сталь:

Я открыл глаза – надо мной склонились две медсестры. Одна держала кислородную маску, другая делала уколы. Они мне что-то говорили, но я не слышал. Посмотрел по сторонам – стены выложены плиткой, и я подумал, что потерял сознание в ДК и меня оттащили в туалет. Но потом заметил, как в палату вкатывают кровати с заложниками. Среди которых я узнал и генерала. Они были без сознания. Я спросил медсестру: «Был штурм?» Она кивнула. Я посмотрел на себя – руки-ноги на месте, чувствую все тело, но оно как ватное – шевелиться не хотелось. Тогда я спросил: «Потери большие?» Медсестра кивнула опять. Я удивился – почему я ничего не помню? И снова заснул. Через какое-то время меня разбудила другая медсестра, она что-то говорила. Я сказал, что ничего не слышу. Она написала на бумаге – слышал ли я раньше? Я кивнул (а зачем бы мне тогда идти на мюзикл?). Она написала: скажи имя, возраст, адрес. Я назвал все, а с возрастом вышла заминка: 30 октября мне должно было исполниться 22 года, а я не знал, сколько времени пробыл без сознания. Я спросил о потерях – мне сказали: 67 человек. Спросил: можно ли узнать что-нибудь про Аню? Сообщил ее данные. Через некоторое время мне сказали, что в этой больнице ее нет, но, может быть, она в другой.