Роман о любви и терроре, или Двое в «Норд-Осте» (Тополь) - страница 203

– Мы пошли в театр, а оказались в шаге от смерти. Из чего следует, что любой день нашей жизни может оказаться последним. И когда я оклемалась, то решила: все, теперь каждый день моей жизни – это целая жизнь. Отдельная. Я имею право утром влюбляться, днем выйти замуж, а ночью развестись. И никто мне не указ…

– То, что со мной случилось – я имею в виду гибель моих близких, – это, я считаю, результат чьей-то зависти. Слишком хорошо все у нас складывалось, и все вокруг завидовали нашему счастью…

– Мой муж погиб отчасти потому, что с первого дня настроился на смерть, знал, что будет штурм и взрыв. Ведь даже в простой жизни, без «Норд-Остов», многие умирают не потому, что состарились, а потому, что просто сдались. И тогда мозг дает телу команду самоуничтожиться, это даже ученые подтверждают…

– Нам повезло – мы выжили оба. И без последствий. То есть я не лежу с амнезией в больнице, как лежит до сих пор одна из заложниц, и меня не парализовало, как того старика сторожа. С нами все в порядке, мы живем, как до «Норд-Оста». Но что-то открылось мне за те трое суток. Только не в самом «Норд-Осте», а после него. Не знаю, как это назвать. Это какое-то новое качество зрения, что ли? Или проникновение в другое ощущение жизни. Знаете, вот гусеница ползет по стулу и думает, наверное, что мир двухмерный. А превратится в бабочку и увидит, что он трехмерный и в нем можно не только ползать, но и летать. Я сутки была в коме и могу сказать, что мир не трехмерный, он еще какой-то. И я теперь это чувствую…

– Теперь я знаю, что мы в нашей жизни огорчаемся по пустякам. Из любой ерунды устраиваем трагедии! А нужно жить легко! Потому что все ерунда по сравнению с «Норд-Остом», когда ты жила под пистолетом. Вот тогда была беда – душа замирала…

– Я стала больше ценить жизнь в том смысле, что если раньше казалось: а, потом успею, никуда это от меня не денется, то теперь встречи с близкими людьми я уже не откладываю, а стараюсь как можно больше с ними общаться…

– Главное изменение в жизни достаточно прозаично – частичная потеря слуха. И если про теракт можно на время забыть, то тугоухость напоминает о себе постоянно. Стал ли я больше философствовать и искать смысл жизни? Наверное, да. Стал ли – не на словах, а на деле – ценить каждую минуту жизни? Наверное, нет. Конечно, вспоминаю те дни постоянно. Обдумываю свое поведение, поведение других заложников и террористов. Отношение к чеченцам не стало хуже или лучше. Но хотелось бы более эффективных действий государства. То есть, если человек берет оружие, чтобы устраивать теракты, государство обязано его уничтожить. Никакой пощады. Переговоры – только о сдаче. Но если человек действительно мирный, государство обязано не допустить ущемления его прав, иначе он тоже возьмет оружие.