Можно ли было спасти нашу армию в Сталинграде?
Идиллии «медового месяца» с моей дивизией в период статичной войны суждено было скоро закончиться. Нас погрузили в поезд и отправили на юг. При двадцати градусах мороза (по Цельсию) неотапливаемые вагоны с жесткими сиденьями были мало пригодны для спанья. Я вспоминал свои многочисленные разъезды по железным дорогам в Первую мировую войну. В те времена достаточно было оказаться на охапке соломы в конском вагоне, где было тепло и сну мешало лишь перестукивание копыт. Но ночи эти обычно быстро кончались, по несколько дней приходилось довольствоваться пригоршней-другой снега для символического утреннего туалета, за которым следовали горячий завтрак и сигарета.
Дивизия, которую я вел теперь в круговерть стремительной и роковой войны, чтобы спасти нашу армию в Сталинграде, была в материальном отношении слаба. Всего лишь тридцать танков. Не было бронетранспортеров, одна или две разведывательные машины, только тридцать или сорок процентов грузовиков прошли капитальный ремонт. Это означало, что в каждом батальоне одна рота могла передвигаться только в пешем строю. Такие роты были сведены в один батальон, который следовал позади дивизии. Ремонтная рота и даже мастерские оставались в тылу в районе Орла. Любой водитель грузовика поймет, что это значит. Было ли это следствием внезапности, безумной спешки или происходило в результате развала?
Спешка действительно имела место. Была середина декабря, и прошло почти три недели с того момента, как русские дали решительный отпор на Восточном фронте. Это произошло до того, как мы выгрузились с поезда для сосредоточения в Миллерове. Мы не знали, что операция по спасению будет проводиться восточнее Дона. Вместо этого изучались оперативные возможности против наступающего противника западнее Дона. Именно там развалился фронт нашего слабого венгерского союзника. Во время поездки в восточном направлении по, казалось, бескрайним снежным полям моя машина встретилась с другой. Из нее вышел командир румынской дивизии – долговязая фигура, осунувшееся лицо. После официального и довольно натянутого обмена приветствиями мы продолжили разговор по-французски, поскольку мне хотелось ознакомиться с положением румын. Своим поведением румынский генерал демонстрировал явную отчужденность и ослабление союзнических чувств вследствие разгрома его армии.
Вместо того чтобы развертываться в западном направлении, мы совершали теперь марш на юг. В ужасных условиях дивизия переправилась через Дон у Цимлянской. Несмотря на двенадцать часов езды, мне не удалось добраться до штаба 4-й танковой армии. Ею командовал знакомый мне генерал-полковник Гот, поэтому я поговорил с ним по телефону.