– А что же вы узнали такого важного?
– Да вы откуда теперь, позвольте вас спросить?
– Мы сейчас только из Совета.
– А до Совета где вы были?
Орлеанский медлил с ответом. Король, улыбаясь, мешал в камине дрова и в душе восхищался мыслью, что у него жена – настоящая Лукреция, президент Суда любви, так строго относящаяся к поведению принца крови.
В глубине души Карл VI чувствовал снисхождение к брату и говорил сам себе:
– Он на четыре года моложе меня, у него железное здоровье, огненный темперамент, пылкое воображение!
И добрый брат, добрый король, продолжал еще усерднее ворочать головни.
– Где же вы были до Совета? – повторила королева, раздраженная молчанием принца.
– Перед Советом я присутствовал на свадьбе Мариеты Ангиенской с одним из моих офицеров, мессиром Обером ле Фламан.
– Так это правда? Вы не отрицаете?
– Зачем же мне отрицать? Я даже не понимаю, почему вы удивлены, королева, ведь вы даже приданое дали невесте.
– Вы так просили меня об этом! Но тогда я не знала, почему вы так упорно хотите выдать эту девушку за человека неприятного и смешного, и почему она нисколько не противилась этому.
– Она бедная девушка. Я дарю ее мужу, Оберу ле Фламан, значительное поместье, она станет теперь дамой высшего общества. Для нее это партия, каких, по нынешним временам, не много.
– А-а! Вы дарите ее мужу поместье? А тут, кто-то говорит, что вы кстати дарите ему и наследника… Это достойно такого благородного принца, как вы… такого…
Изабелла готова быта забыть о присутствии короля, раздражение увлекало ее. Вдруг она остановилась.
– Вы, конечно, шутите, королева, – сказал герцог двусмысленным тоном, в котором было и желание удержать Изабеллу, и вызов.
– Нет, нет, – с укоризной вмешался король, – королева не шутит! Ведь вы, брат мой, как сюзерен, имеете же право первой ночи.
– Если бы вы, государь, и не уничтожили этого права, то я не стал бы пользоваться им. Я не хотел бы так плохо вознаградить верного слугу.
– Хорошо, Луи очень хорошо! Я желаю, чтобы в мое царствование законы пользовались уважением, и вы первый должны подавать тому пример.
Изабелла, задетая за живое настолько же мужем, насколько любовником, заговорила с живостью:
– К чему это лицемерие, эти извороты, герцог? Разве вы не видите, что нам хорошо известна эта история? А от кого мы ее знаем? От другой девушки, брошенной вами.
– О ком вы говорите?
Орлеанский, по-видимому, искренно не понимал в чем дело.
– О ком? Мало ли их у вас! О Колине Демер! Вы два раза виноваты! Вы сделали два преступления, две подлости!
– Именем Феба, государыня! Стоит ли самый обыкновенный случай такой грубой брани.