Владислав смирился с женской логикой, но удар по его самолюбию оказался слишком силен. И сейчас барон тихо всхлипывал в темноте. Сильнее неудачи, к которой ведьма отнеслась весьма тактично, Владислава мучила мысль, что и у людей, и у сидхов, его слезы вызвали бы скорее насмешку, чем сочувствие. Но заглушить душевную боль, что с уходом ведьмы пронзила его острее кинжала, Владислав тоже не мог.
* * *
Море было почти таким же теплым, как любимый горный источник ведьмы, но долгое купание не смягчило злого жара тела, а лишь переродило его в грусть. Отфыркиваясь, Карина вышла на берег. Она вызвала метлу и пустила ее размяться над ночным пляжем. Затем ведьма постелила на камень, за которым спрятала платье, предусмотрительно прихваченное с собой полотенце и присела. Где-то недалеко жалобно скулила и потявкивала невидимая в темноте собака. Карина смотрела на светящееся море. Разноцветные прихотливые узоры горели на ровной, как зеркало, черной воде. Говорили, что в такие ночи Перун со своей свитой – русалками, тритонами и утопленниками – садятся на огромных кальмаров и каракатиц, поднимаются к самой поверхности моря и соревнуются друг с другом, кто сможет наколдовать самый интересный узор.
Желая подчеркнуть, что они уже не на работе, ведьмы распустили свои косы и накрутили волосы в роскошные укладки, от которой у Карины после купания ничего не осталось. Она выжимала волосы и думала о том, что зря она все-таки не пошла на бал в платье, которое подарил любовник. Заминка произошла из-за украшений. Они явно были из того же комплекта, что и брошь, которую давным-давно преподнес ведьме Тенквисс.
Из сокровищницы дракона.
Карина догадалась, что Владислав был одним из сподвижников эльфа, когда барон обмолвился: «Я тогда готов был отдать свой диплом за то, что ты мертв». Да и слова Шенвэля: «Кое-что из сокровищ дракона прихватили мои соратники» подтверждали это предположение. Ведьма часто гостила в замке барона. Ели там на серебре, спали на слоновой кости. Видимо, Владислав сумел выгодно поместить капитал. «А мы в это время в станице лебеду жрали, – думала Карина, чувствуя, как поднимается в груди горячая волна. – „Кому война, а кому мать родна...“. Шенвэль вверг Мандру в пламя гражданской войны из-за своей ненависти к тому, кого ведьма привыкла называть Тенквиссом. Карина не считала месть необходимой, она не намеревалась мстить за дракона, хотя все еще грустила о его смерти. Но ведьма могла понять причину поступка эльфа. А человека, снявшего с кровавого варева золотую пенку, Карина могла только презирать.