– Посчитала… – погрустнел Соломатько.
– Несложно было. Значит, у нас ты ночевать оставался, когда совсем без мозгов был? Ясно. Свитер свой любимый снимай!
– Это мне Та-анечка купила. – Соломатько погладил свитер, но я видела, что шутки даются ему с трудом. Его губы посерели, вокруг глаз собрались глубокие морщинки, неровным веером расходясь к вискам.
– Я знаю. Больно, да? Потерпи. Видно, что Танечка. Надо тебя перевязать, наверно.
– Вон та веревка подойдет? – Соломатько показал на самый толстый канат, свисающий с окна.
– Чтобы ты наконец повесился – да.
– А почему – «видно, что Танечка»?
– Потому что… – Я хотела сказать, как он приходил к нам навещать крошечную Машу, весь одетый «от Танечки», благоухающий, модный, смешной и невыносимо счастливый, но увидела его глаза, прищуренные от боли, и не стала ничего говорить. – У тебя умная жена, Игорь. С кем она, кстати, приехала?
Соломатько махнул рукой:
– А! С любовником.
Я увидела, как Маша, стоявшая к нам спиной, задрав голову, вздрогнула и быстро искоса взглянула на него. Я внутренне сжалась. Вот чего я как раз и боялась все эти годы, а вовсе не того, что он уведет у меня дочку, если познакомится с ней. Я боялась его странной моральной бесхребетности, его радостной готовности к компромиссам, тщательно маскируемой красивыми расхожими истинами о долге и семье. Сейчас он не очень понял мой взгляд и повторил, чуть менее уверенно:
– С любовником…
– Ты его знаешь, что ли?
– Да кто ж его не знает… Витек, шеф моего бывшего шофера.
– Начальник гаража, что ли, этот Витек? – спросила я, всматриваясь в Соломатька и пытаясь понять, действительно ли ему настолько все равно.
– Да вроде того… – усмехнулся Соломатько. – Ой, осторожно, здесь тоже болит.
– А здесь-то что у тебя болит? – Я, непонятно почему, почувствовала нарастающее раздражение.
– Душа. – Явно повеселевший Соломатько привалился ко мне, то ли случайно, то ли нарочно, бедром. – Моя измученная душа ноет и болит.
– С тех пор, как жена на дачу любовников возит? Молодых, небось?
– А то! А болит с тех пор, как тебя… – он понизил голос, – увидел семь дней назад.
– Шесть с половиной. Или пять…
– Тоже считаешь деньки наши, да, Машка? И у тебя, небось, болит?
– Ну все, уже разговоры не по теме! – Непонятно когда подошедшая Машка развела нас, как на ринге. – Давайте-давайте, о глупостях потом, когда все-таки выберемся отсюда. Я пока что-то не вижу, где выход.
– А его и нет, – радостно сказал Соломатько.
– То есть как – нет? – Маша легкомысленно улыбнулась, уверенная, что он шутит. Но мне показалось, что Соломатько сейчас серьезен, как никогда.