– А как же мистер Тейт относился к «Прибою»? – словно бы вскользь спросил Квиллер, подливая миссис Хоукинс в стакан.
– Ох, он его мертвецки не терпел. Не желал и в доме иметь. И это был сущий стыд, ведь кто ж не знает, что в «Прибое» лучшие комиксы, но… такой уж он уродился. Мне сдается, у всех у нас есть свои стран… странности… У-у-уй! Кажется, это питье меня достаёт…
В конце концов она перешла к трактату о своем бывшем муже и недавней операции своих варикозных вен. На этом пункте Квиллер сказал, что даст ей знать о месте домоправительницы, довел её до такси и вручил пятидолларовую банкноту, чтобы покрыть издержки.
Он вернулся в квартиру, как раз когда Коко выбрался из своего секретного убежища. Кот ступал осторожно и осматривался с опасливостью в глазах и настороженностью в ушах.
– Я чувствую то же самое, – сказал Квиллер. – Давай-ка сыграем и поглядим, не набредёшь ли ты на что-нибудь полезное.
Они принялись за словарь, и Коко играл блестяще. Кон за коном он ставил Квиллера в тупик ехидной и ехором, цитоспорозом и цитрином, оолонгом и опалинами .
Как раз в тот момент, когда Квиллер готов был сдаться, ему повезло. Коко впился когтями в начало книги, и страница открылась на доказательстве и документе. А в следующей выигрышной попытке выскочили путы и путь .
Квиллер почувствовал знаменательную вибрацию в усах.
Утром после визита миссис Хоукинс и выдающейся игры Коко со словарем Квиллер проснулся до звонка будильника и выпрыгнул из кровати. Части головоломки начинали складываться.
Тейт наверняка всегда таил злобу против «Прибоя» – со времени репортажа о суде по установлению отцовства. Семья, вероятно, пыталась скрыть этот суд, но «Прибой», естественно, настаивал, что публика имеет право знать. Не упустили ни одной из мучительных деталей. Возможно, «Зыбь» обошлась с Тейтами мягче; она ведь принадлежала Пенниманам, которые входили в клику Тёплой Топи.
Тейт восемнадцать лет прожил со злобой, позволив ей перерасти в навязчивую идею. Несмотря на свою мирную внешность, он был человек сильных страстей. Вероятно, он ненавидел «Прибой» столь же горяч, сколь любил нефрит. Его язва была свидетельством внутреннего неблагополучия. А когда «Прибой» предложил дать фотографию его дома, он усмотрел в этом возможность отмщения; он мог инсценировать кражу, спрятать нефрит и обнаружить его после того, как газета взбесится от собственного промаха.
Но зашёл ли бы Тейт так далеко ради скучного удовлетворения мщением? Ему был нужен мотив посильнее. Возможно, он был не столь богат, как ему полагалось по положению. Он потерял фабрику; потратился на нефритовую экспедицию, которая мало что принесла; на нём висел большой счёт от дизайнера. Не решил ли он получить страховку? Не поспорил ли об этом с женой? Не поссорились ли они в ночь, когда он объявил о краже? Не оказалась ли ссора настолько сильна, что вызвала роковой сердечный приступ?