В комнату только что вошел новый странный гость пугающей худобы и огромного роста — выпрямившись, он превысил бы шесть футов. Все лицо этого скелетоподобного существа заросло отвратительной грубой щетиной, ржавого цвета балахон свисает с плеч.
Он радостно устремляется к зажженным свечам.
— Хоть здесь еще горят… Как прекрасно видеть свет, куда важнее, чем пить и есть.
— Лампернисс, ночной жук, тебе чего тут надо? — восклицает доктор Самбюк.
— Имеет полное право, — мгновенно парирует Нэнси, — он тоже будет на общем собрании.
— Там зажгут много свечей и ламп, — ликует старое чудище. — В моей лавке горит яркий свет, прекрасный, как заря, но мне туда нет доступа, так повелела высшая сила.
— Лампернисс… — начинает дядя Диделоо, унимая испуганно-брезгливую дрожь.
— Лампернисс?… Да, правильно, меня так зовут… «Лампернисс. Лаки и краски» было написано над дверью красивыми трехцветными буквами. Я продавал любые краски, всех оттенков… и серные фитили, и сиккативы, и сланцевое масло, серую и белую мастику, охру, лак светлый и темный, цинковые и свинцовые белила — мягкие и жирные, как сметана, и тальк, и закрепители для красок. Я — Лампернисс, я любил все цветное, а теперь живу в черной тьме. Я продавал черный костяной уголь и черную голландскую сажу и никогда никому не предлагал черную ночь. Я — Лампернисс, я хороший, меня упрятали в ночь, а в ночи тот, кто гасит лампы!
Плача и смеясь, страшилище тянется паучьими лапами к свечам, обжигает ногти, в убогом ликовании нечувствительный к укусам пламени.
Меня Лампернисс не пугает. Он обретается по заброшенным углам дома; раз в день где-нибудь в глухом переходе Грибуаны ставят миску варева, которое он иногда съедает.
А все присутствующие как-то съежились, словно инстинктивно опасаясь чего-то неизвестного. Невозмутимы только Нэнси и Эуриалия.
Сестра забирает из рук доктора Самбюка чашку, противно дребезжащую по блюдцу; кузина кажется спящей, но зеленый лучик скользит меж полуприкрытых век: наверняка она наблюдает явление жалкого ночного жука Лампернисса.
— Выметайтесь! — коротко бросает Нэнси гостям.
— Вы так вежливы, кузина… — скрежещет в ответ Элеонора Кормелон.
— Ждете, чтоб выставили за дверь?…
— Нэнси, прошу вас, — вступает дядюшка Диделоо.
— А вы… вам… — рычит Нэнси, — вам бы лучше помолчать и убраться восвояси, да поскорее.
— Разве вы здесь хозяйка, мадмуазель? — интересуется Розалия Кормелон.
— Дошло, наконец?
— Она зажигает свечи, негасимые свечи, их никто не задувает! — восклицает Лампернисс. — Будь же благословенна!
Страшилище неуклюже переминается перед горящими свечами: на стене, как на экране, приплясывает тень, от которой, словно от живого существа, всячески норовит уклониться кузен Филарет, — бедняга, похоже, так ничего и не уразумел в быстро сменяющихся, малоприятных событиях и репликах.