Я вернулся в кухню и подошел к забранному решеткой окну: ничего. Темный квадратный дворик меж огромных замшелых стен.
Блюдо на серванте привлекло мое внимание. Может быть, за него хоть что-нибудь дадут? Со вздохом я засунул его под пальто.
Разочарование, досада, злоба. Такое чувство, словно разбил копилку ребенка или залез в старухин чулок.
Я пошел искать Гокеля, антиквара.
* * *
Три дома. Совершенно одинаковые. И в каждом доме — чистая кухня, тусклая мебель, бледный холодный сумрак, полное спокойствие и нелепая лестница, уходящая в нелепую стену. И в каждом — блюдо, украшенное чеканкой, подсвечники… идентичные.
Я их забирал и…
На следующий день находил на том же месте.
Гокель покупал, расплачивался, улыбался.
Безумие. Монотонное безумие турникета, вращающегося дервиша.
Воровать постоянно, в том же доме, при тех же обстоятельствах те же самые предметы. Мстит ли таким способом неизвестность — простая и прозрачная? Не свершаю ли я первого круга осужденного на вечную пытку?
И не грядет ли вообще осуждение вечным, неизбывным повтором греха?
Однажды я не пошел, решил на время воздержаться от жалких своих экскурсий. Золото не переводилось — Анита нежила меня и ласкала.
В этот вечер Гокель сделал мне визит, спросил, нет ли чего на продажу, обещая заплатить дороже, и, узнав о моем решении, состроил недовольную гримасу.
— Господин Гокель, — полюбопытствовал я, — вы, надо полагать, нашли постоянного покупателя?
Он медленно повернулся и посмотрел мне прямо в глаза.
— Да, господин доктор. Я ничего не говорил, поскольку и вы не откровенничали насчет вашего… друга.
Он прибавил серьезно и задумчиво:
— Приносите эти вещи каждый день. Скажите сразу, сколько золота вы хотите, и я выложу не торгуясь. Мы попутчики, господин доктор. Вероятно, когда-нибудь придет время расплаты, но сейчас поживем в свое удовольствие: у вас — красивая девушка, у меня — деньги.
Больше мы не беседовали на эту тему, но увы: Анита требовала еще и еще — золото антиквара никак не могло насытить ее нежных беспокойных пальцев.
Однажды атмосфера улочки изменилась, если можно так выразиться.
Послышались мотивы, мелодии.
Музыка далекая и чудесная — так, по крайней мере, казалось. Я собрал все свое мужество, намереваясь дойти до поворота, чтобы узнать…
И когда миновал третью дверь и предполагал вступить в запретную зону, сердце сжалось от унизительного, неодолимого страха, губы задрожали и ноги обмякли.
Я обернулся: пройденная дорога была видна, но казалось, что она заметно сузилась. Я рисковал слишком углубиться в переулок святой Берегонны, навсегда, быть может, потерять связь с привычным миром. Однако я побежал вперед, неожиданно для себя, презрев себя, побежал, потом прыгнул и пригнулся, словно мальчишка, нырнувший за изгородь.