— Он вовсе не безумец! — твердо заявил Дуседам.
— Боюсь, что нет, — просто ответил я, — а тогда: да защитит его Господь!
— Доверьте мне эти записи, — попросил аббат.
— Разумеется, только при условии, что у вас достанет сил на чтение — не забывайте, дорогой друг, вы и сами нездоровы.
— Не так уж я болен, — возразил аббат. — К тому же, отец Эвгерий, я спешил сюда, ибо все во мне решительно требует: нельзя терять ни минуты!
— Возможно, вы правы, — согласился я после некоторого раздумья. — Бумаги вам передадут. Быть может, вам удастся прояснить хоть немного этот ужасный мрак!
Я вновь навестил аббата в полдень; он едва притронулся к легкому кушанью, принесенному братом поваром.
— Вы прочли? — спросил я, и сердце мое сжала тревога.
Аббат Дуседам поднял на меня расширенные страхом глаза.
— Прочел… Ах, отец Эвгерий, мой юный друг не лгал! Все это ужаснейшая правда.
— Господи прости! — вскрикнул я. — Бог не допустил бы подобного!
Аббат прижал ладонь к влажному от испарины лбу.
— Мне надобно собраться с силами, подумать, связать воедино разрозненные обрывки — и тогда, отец Эвгерий, надеюсь, смогу внести хоть немного ясности во все это дело. Пока же… Он явно колебался.
— У меня к вам просьба, я прошу об огромной услуге, какой бы невразумительной она вам ни показалась. Речь идет, увы, о личном одолжении… я вынужден ужаснейшими обстоятельствами…
— Говорите же, все, что в моей власти, будет сделано, да и вся монастырская братия готова помочь вам.
— По календарю у нас сегодня… — едва слышно произнес он.
— Последний день января, праздник святой Марселии, рожденной в Риме в 350 году и умершей в начале следующего столетия. Жизнь ее могла бы служить назидательным примером, но обстоятельства мало известны; очень немного найдется на сей счет и в агиографических трактатах. Поверьте, дорогой друг, я весьма об этом сожалею.
— Назавтра… — продолжил аббат Дуседам, глядя куда-то вдаль.
— День Очищения: будем готовиться достойно встретить послезавтрашний день Сретения.
— Сретение! — воскликнул больной. — Да! Да! Именно Сретение я имею в виду.
— В этот день принято давать девятидневные обеты — вы, разумеется, осведомлены, насколько они действенны. В деревне зажигают освященные свечи, пекут вафли, блины и печенье
«дарьоль», часть испеченного жертвуют в монастырь. Люди тушат зайцев, пойманных силками, немало неудачливых кроликов испускает последний вздох и попадает в кастрюлю, а уж о курах и утках и говорить нечего.
Праздник этот всегда исполняет меня радостью, а в ней, пожалуй, чуть-чуть ощутим языческий привкус — ведь это праздник света, как вы полагаете?