– И чем ты приворожил моего племянника? Поделишься секретом? Можешь не волноваться, все равно унесу его с собой в Серые Пределы.
– А чем тебя приворожила моя мать? Ты ведь был влюблен в нее, верно?
Не знаю, почему у меня это вырвалось, я вовсе не собирался ворошить давно похороненные в прошлом воспоминания, тем более те, о которых мне было известно лишь с чужих слов.
Стир’риаги поднял голову, внимательно, но без какого-либо выражения посмотрел на меня и ответил:
– Я до сих пор восхищаюсь ей.
– Но не любишь?
Бескровные губы посетила улыбка:
– Любовь… Позволь спросить, а что ты знаешь о любви?
М-да, пристыдил. Когда-то мне казалось, что я люблю Мин, но разговоры с кузеном заставили усомниться в правильном названии для испытываемых чувств.
Говорят, что влюбленные не могут подолгу находиться вдали друг от друга? Но я поступаю так и не страдаю. Говорят, что влюбленные не видят друг в друге никаких недостатков? Ерунда, для меня все глупости Мин ясны, как на ладони. Говорят, что… А впрочем, обо всем этом всего лишь говорят. Но слова не могут в точности передать то, что происходит глубоко внутри, там, где вместе с дыханием рождается чувство.
– Наверное, ничего.
Эльф серьезно кивнул:
– И это лучший ответ, который можно дать. Даже тот, кто любит и любим, не может сосчитать все грани бриллианта любви… Драгоценность, которую невозможно купить, но которая может быть подарена каждому из нас без учета заслуг и достоинств.
– Но ты любил?
Лиловые сумерки во взгляде листоухого замерцали вечерними звездами:
– Неужели тебе важно знать именно это? А как же все остальное? Неужели ты не хочешь спросить, почему я оказался здесь? Не хочешь узнать, что собирается сотворить этот сумасшедший умник?
Хм, хорошее определение для некроманта. И ведь оно совершенно верно: тот, кто умеет говорить с водой, живет на границе безумия и в любой миг может пересечь ее.
– Мне нужно знать все, о чем ты говоришь, но то… Важнее. Не спрашивай, почему, я не смогу ответить.
– Хорошо, не буду терзать тебя вопросами, – согласился эльф. – Я любил твою мать.
– И чем для тебя была эта любовь?
– Восхищением. И по сей день я, даже злясь и ненавидя, не могу винить ее в своих бедах.
– Разумеется! Ты винишь меня.
Прозрачные ручейки волос качнулись, когда Стир’риаги выпрямил спину, принимая величественную позу.
– И это тоже одна из граней любви: прощение любого прегрешения, даже предательства. Раньше я прощал, не понимая, теперь понял и убедился, что все делал правильно.
– Но меня обвиняешь по-прежнему?
Он хохотнул:
– А как же! К тому же кто, если не ты, разрушил мои планы заставить Кайю заплатить за гибель племянницы? Или был другой виновник?