Я оглянулась по сторонам. "У параши" ставить было нельзя - это даже такому далекому от всяческих зон человеку, как я, было понятно. Посреди комнаты тоже не хотелось - нары за спиной, и крысы на них непонятные.
– К окошку ставь.
В торце горницы синели два разукрашенных морозцем вполне тюремных, но все же без решеток квадратика.
– Я бы к вот этому поставил, - махнул упругой ветвью леший.
Бревно медленно поплыло к левому окошку. Я всмотрелась в то, что справа: там, внизу, у самого пола распахнули пасти капканы - волку шутя лапу переломят. И нам несдобровать, попадись мы в них - калеками до друида добираться бы пришлось. И там - еще неизвестно, какими на всю жизнь остались бы.
– Спасибо, друг, - от души поблагодарила я лешего.
– Не за что, сестренка, - подмигнул мне тот. - Если что - обращайся.
И исчез.
Мы с товарищами не спеша пошли в сторону бревна. По пути металлист отрастил топор, в несколько взмахов обтесал бревнышко в трех местах - чтобы сидеть было удобнее. Я спиной ощущала любопытство и уважение, сочащееся из Зуба.
– Присаживайтесь, друзья, - сделал Илья приглашающий жест рукой, вернувшейся к человеческим очертаниям.
Зуб испустил долгий вздох. Обделенная было местом крыса юркнула на свою законную полку. Дружелюбно блеснула оттуда черными глазами.
Уголовник вновь достал свой амулет:
– Стань собой, честной пацан, - направил на ближайшую к нему крысу.
На наре материализовался рыжий верзила в брезентовом ватнике и таких же штанах.
Магия слова. "Магия понятия", как наверняка, сказал бы Зуб.
– Стань собой, честной пацан, - поворотился авторитет к следующей крысе.
Скоро на нарах восседала девятка "честных пацанов" - немытых, обросших, грязных, подозрительно, но в то же время и с любопытством косящих в нашу сторону мужиков. Вот один из них неприятно покосился в нашу сторону, хотел было раскрыть рот для каверзного вопроса, но Зуб не дал ему воли:
– Не тронь их, - сказал. - Вечерять сейчас будем. - Авторитет щелкнул пальцами, призывая домового.
Посреди комнаты материализовался стол, на нем в строгом порядке стояли миски, кружки и ложки. Когда все расселись, показался и сам домовой. Звали его Шуша, был он замкнут, подозрителен, при этом честен, и походил скорее на крысу, нежели на енота. Вопреки обычаям мелких пакостных хозяйственников, подшучивать над нами он даже не пытался. Наделил похлебкой, как и всех остальных, чай принес специально для нас - не такой крепкий, как привычным к чифирю зекам.
Это была очень странная трапеза. Первым начал есть Зуб. За ним - рыжий Верзила - тот, кого из крысы первым превратили в "честного пацана". После него - мы втроем, за нами - все остальные: Вилка, Неряха, Плечистый - бывшие зеки той самой тюрьмы, у ворот которой мы побывали всего несколько часов тому назад. Ходили над мисками туда-сюда ложки. У кого-то текло по подбородку, кто-то подозрительно косился в нашу сторону.