Ладислава смахнула со щеки непрошеную слезу, вздохнула… и опять улыбнулась. Подумалось вдруг — скоро уже, скоро…
Быстро похлебав варева, дева, прихватив котомку, выскочила на улицу, к колодцу. Зачерпнула воды, поставила на колодезь тяжелую кадку. С голубого неба ласково смотрело солнышко, хорошо так грело, почти по-летнему. Ладислава стянула через голову рубаху, сбросила порты, встала у колодца нагая. Зачерпнув корцом водицы, полила на голову, взвизгнула — холодна, однако. Достала из котомки мыльный корень, натерла кожу, потом, закрыв глаза, ухнула на себя из корца. Эх, и холодно же! Хорошо хоть — солнце… Вымывшись, вытерлась рушником, висевшим там же, в избе, вытащила длинную рубаху, белую, льняную, поверх — голубую тунику, узкую, с золотым шитьем по рукавам и подолу, — подарок любимого. К ней же и сердоликовые бусы — целое состояние — и бронзовые подвески-уточки — то Дивьян подарил, Дишка, светлоглазый весянский отрок, с кем провела не так давно Ладислава долгую тревожную зиму. Расчесав волосы костяным гребнем, стянула их серебряным обручем, глянула на свое отражение в кадке. Сама себя похвалила — ух и ладна, ух и пригожа, краса-девица. А туника-то, туника, а подвески, бусы! Много ли надо для девичьей радости? Хорошо, что взяла все с собой, хоть и отговаривал Дишка и смеялся обидно — лишний, говорил, груз не лень за плечами тащить? Да, конечно же, не лень, своя ноша не тянет! Теперь вот хоть на человека похожа, не на лесное страшилище. Жаль вот, румян да сурьмы не было. Ну и ладно, и без того красны щеки, а брови — чернены. Нет, пожалуй, недостаточно чернены… светловатые какие-то. Не дело это, не дело. Угольком подчернить, что ли? А и угольком. Ух, жжется… Ага — теперь совсем хорошо, теперь можно…
Закрыв за собою воротца, девушка ловко перепрыгнула через овражек и быстро пошла по узенькой тропке, старательно обходя почерневшие, еще не успевшие растаять сугробы. Над головою ее ярко светило солнце.
Обойдя холм, Ладислава прошла сосняком, низко пригнувшись, нырнула под елки — все одно, набралось хвои в волосы — и выбежала на круто спускавшийся к реке берег. Вот он, седой батюшка-Волхов — широк, могуч, светел! Девушка, прикрыв ладонью глаза, посмотрела в сторону Ладоги. Вон она, там, кажется, даже видны стены… А вот и лодка — легкий челнок-однодревка. Моноксил, как его называют ромеи. Челнок подплывал все ближе, все чаще и радостней вздымалась высокая грудь Ладиславы, вот уже можно было разглядеть орудующего веслом человека… Седобород, плюгавист. Одет в какое-то рубище… Не он… Не он.