Сашка встал и направился к "мицубиси", даже не оглядываясь на то, что осталось от его преследователей. Никто бы не смог спастись из этого дьявольского костра.
Банда сел за руль, снова дополнил магазин патронами и передернул затвор автомата, поставив его на боевой взвод и не беря на предохранитель.
Приключения в Таджикистане для него еще вряд ли закончились. Теперь впереди его ждала граница. А на границе, а может быть, чуть раньше - засада…
***
Где же ты теперь воля вольная?
С кем же ты сейчас ласковый рассвет встречаешь?
Ответь!
Хорошо с тобой да плохо без тебя.
Голову да плечи терпеливые под плеть. Под плеть…
После того-случая с Витькой Дербеневым Банда изменился.
Раньше он воевал старательно, с азартом, но осторожно, не подставляя под пули и мины "духов" ни себя, ни своих подчиненных. Теперь его будто подменили.
Нет, свой взвод он берег и ни разу не заставил своих ребят лезть напролом через кишлак или беспечно переться вдоль "зеленки", полагаясь на извечное авось.
Но сам он стал как одержимый.
Спуску теперь он не давал ни "духам", ни своим "Духам" мстил за каждого убитого, за каждого раненого и покалеченного, за каждый выстрел и каждую мину. Он лазил по горам как кошка, видел; в темноте не хуже тигра, а стрелял как бог. И не раз и не два в одиночку поднимался он во встречную атаку, когда несколько раз полевые командиры моджахедрв пытались ночью взять его блокпост штурмом.
Ловко увертываясь от выстрелов и прячась за первые попавшиеся камни, лейтенант Банда заходил с фланга на атакующего врага и в одиночку гранатами поднимал такой шум, каждым точным попаданием в цель такую суматоху среди "духов", что они немедленно обращались в поспешное бегство.
Несколько раз его наказывали по службе при "разборке ночных полетов". Несколько раз комбат по-отечески журил его, предрекая, что рано или поздно парень обязательно нарвется на снайпера с ночным прицелом.
Но столько же раз его представляли и к наградам, и буквально через год грудь теперь уже ротного старшего лейтенанта Бондаровича украшали два ордена Красной Звезды и "За службу в Вооруженных Силах".
Солдаты буквально балдели от своего командира, а новички, встречаясь с однокашниками по термезскому карантину, с гордостью травили байки про своего старлея Банду. Кстати, кличка эта закрепилась за ним не только среди офицеров, но и среди солдат, и он совершенно не обижался, когда в бою какой-нибудь молокосос рядовой истошно вопил:
- Банда, слева прикрой!
Но так же, как "духам", не спускал он ничего и своим ребятам.
Он не прощал не только нарушения боевого устава и своих команд. Он не прощал малейшего отступления от того морального идеала, которому должен был, по его представлению, отвечать "воин-интернационалист".