- Ешь! Это не свинина, вам, мусульманам, можно, - Бондарович сказал фразу ласково, чтобы она поняла его хотя бы по интонациям голоса.
Затем налил водку в стакан и тоже пододвинул к афганке, но та в ужасе протестующе замахала руками.
- А, елки, забыл! Этого-то продукта тебе твой Аллах не позволяет, - с досады старлей одним махом вылил водку на пол, к общему неудовольствию взводных, дружно потянувших носами запах вылитой жидкости.
- Сашка, на хрена?!
Но Банда только отмахнулся от них.
Женщина несмело взяла ложку, и Бондарович ободряюще ей улыбнулся.
- Ты ешь-ешь, не бойся! Потом ложись, отдохни, - он кивнул на свою койку, знаками, закрыв глаза и ненатурально захрапев, показывая, чего от нее хочет. Затем повернулся к взводным:
- Пошли, пройдемся.
Офицеры поднялись и потянулись к выходу.
- Петр, - остановил Сашка командира второго взвода, лейтенанта Акулика, - ты посиди здесь, с ней, ладно? Поговори с ней спокойно, чтобы не нервничала, не боялась. Постарайся не выпускать ее пока. Пусть успокоится. Я кое-что придумал - так вдруг получится…
- Конечно, посижу. А вы куда?
- Да пойдем с архаровцами востряковскими разбираться. Надо же что-то делать.
Они с Востряковым направились к блиндажу.
У дверей каптерки с автоматом на плече, охраняя Савельева, маячил кто-то из новобранцев. Сашка про себя посетовал, что никак не может запомнить их имена, а ведь ребята уже по неделе в его роте. Ну ничего, в первом же нормальном бою все запомнится само собой.
Они вошли в блиндаж, всматриваясь в его холодную темноту - сразу с солнца разглядеть здесь что-либо в подробностях было невозможно. Наконец увидели - в самом углу, на почетном дембельском месте, лежал, скорбно прикрыв глаза, связанный Грушевский.
- Во, погляди на своего героя, - кивнул Банда на Грушу, обращаясь к Вострякову. - Додумался твой горный орел - на командира с кулаками бросился. Бабу я ему, видите ли, поиметь помешал…
- Товарищ старший лейтенант! Разрешите обратиться! - мигом открыл Груша глаза и попытался, несмотря на связанные ноги, по-уставному вскочить при появлении командира. Но острая боль, в плече снова отбросила его голову на подушку, и Груша, не удержавшись, даже застонал.
- Помолчите, товарищ сержант! - с подчеркнутой строгостью прервал его Бондарович. - Не о чем мне с тобой теперь разговаривать… Анушидзе, развяжи-ка его!
Когда Грушу развязали и освободили туго прибинтованную к телу руку, Банда сел рядом с ним на лежанке, чтобы разобраться с травмой. Плечо уже опухло, и куртку с Груши совместными усилиями стянули с большим трудом.