– Погоди, погоди, господин капитан-поручик, - принялся успокаивать его Волков. - Тут и писать-то некому и не на чем! Сыщи человека, сними с него показания… чего ты его ко мне приволок, я бы тебе и на слово поверил… Я этим делом займусь непременно и премного тебе благодарен!
– Надобно разобраться, кто сделал налет на лавку!
– Я помню, помню, разберемся!…
В итоге Архаров, Левушка, Мамонов и Якушка оказались на лестнице.
– Как быть? - спросил Левушка. - Николаша, а я ведь показания снимать не умею!
– Я тоже! - отрубил Мамонов, страшно недовольный визитом к Волкову. - Не по-товарищески это, Архаров! Мы-то тебе всей душой на помощь пришли!
Архаров отвернулся. Он уже несколько остыл и собственные крики в волковской комнате вдруг показались ему нелепыми. А признаваться в неловкости совершенного поступка он не желал.
– Вот что, Тучков, нам надобен Шварц, - решил он. - Пусть разбирается и с лавкой на Маросейке, и с этим недоумком и вытряхает из него истину.
– Ка-какой Шварц? - встрял вдруг Якушка. - Шварц? Черная душа?!
И рухнул на колени, и запричитал, умоляя выслушать его без всякого Шварца, потому что тот как прикажет своим кнутобойцам!…
– Какие еще кнутобойцы? - спросил Архаров.
И тут выяснилось, что тихий немец славится на Москве суровыми способами добывания сведений.
– Прелестно! - обрадовался Архаров. - Тучков, бери любую карету, скажи - его сиятельство позволил, живо на Никольскую, тащи сюда черную душу! А то у нас еще один детинка сидит в чулане…
И вдруг задумался.
Польза от визитации в чумной барак все же была - из-за Марфиного бреда Архаров побывал в «Негасимке» и первым в голове своей свел воедино старика Арсеньича, которого подобрали семеновцы, и ограбление лавки. А также и три рубля, будь они неладны!
И Мамонов ушел, клянясь, что никаких с себя показаний снимать не дозволит и что более никто из семеновцев Архарову доброго слова не скажет, а не то что для него приметные рубли собирать. И Левушка убежал - судя по тому, что не вернулся, карету он раздобыл и на ней умчался. И Якушка, не вставая с колен, притих. Только когда он стал потихоньку отползать, Архаров цапнул его за шиворот и самолично доставил обратно на ледник. А потом взял свечу и пошел в чулан, где содержался митрополитов убийца Устин Петров.
– Тебя кормили? - первым делом спросил он, еще не видя сидящего на полу в темноте Устина, а только услышав его тревожное «Господи Иисусе…»
– Нет еще…
– Чем занят?
– Богу молюсь…
Голос был тихий и спокойный. Не то что в Донской обители. Очевидно, Устин уже пережил первое потрясение от бешеного покаяния, уже в душе отдал себя на строгий суд, и теперь оставалось лишь в полном смирении дожить до него.