Сегодня от Терезы была несомненная польза.
Устав махать плетью, Яков Григорьевич поднялся с колена.
– Слушай-ка, дядя Степан, - сказал он старику. - Снимай ты это барское лопотье, облачайся в ливрею, ступай ко входу, садись с ружьем в больших сенях. Ну как ховрячишка сюда трущей приведет? А тут ты их и встренешь во всем благолепии - ховрячье-де мое убралось, меня оставили хаз стеречь. Ваня!
Клаварош молча подошел.
Яков Григорьевич похлопал по плечу.
– Ты у нас орел, Ваня. Ступай в большие сени с дядей Степаном. Коли что - будешь с хрущами по-французски белендрясы разводить. Ховряцких детей-де учитель, случайно в Москве остался, помогаешь дом сторожить. Как сговаривались…
Клаварош кивнул. Его французская речь в Москве уже не раз выручала - собеседнику сразу делалось ясно, что человек перед ним не простой и уж во всяком случае не из простонародья.
– Коли пожелают хаз обшарить - ты им свою дуру приведи. Она хотя и башкой скорбная, однако все при ней, клевая карюка. Дурой займутся, дальше шарить не станут. Понял, Ваня?
– Как не понять, - отвечал Клаварош.
– От тебя от одного, Ваня, больше проку, чем от всей этой шайки, - сказал Яков Григорьевич. И его слова Клаварошу не понравились. Когда вожак вдруг говорит такие льстивые слова, это значит, что среди подчиненных разлад и плетется некая паутина взаимодействий…
Рассуждая разумно - а Клаварош любил рассуждать разумно, - следовало убираться отсюда вместе с Терезой. Но, во-первых, Клаварош не имел понятия, какими силами можно отсюда выманить Терезу, твердо решившую умереть за клавикордами в доме, где она была так счастлива и несчастна. Во-вторых - он не видел иного способа прокормиться самому и прокормить непутевую дочку своей крестной матери, кроме как при помощи мародеров.
Те его знакомцы, которые завелись за годы московской жизни, принадлежали к почтенным семьям и вместе с ними убрались, когда началось повальное бегство от чумы. А Жан-Луи Клаварош как раз накануне лишился места за шашни с горничной. Место, впрочем, не больно ему нравилось - Клаварош нанялся в гувернеры не потому, что чувствовал к воспитанию детей истинное признание, а просто больше податься было некуда.
Восемь лет назад он прибыл в Россию с намерением пойти в услужение, желательно по конской части - он любил не столько детей, сколько лошадей. Но оказалось, что здесь господа имеют крепостных кучеров и даже берейторов. Соотечественники научили проситься в гувернеры.
– Российская государыня любит французов, и прежняя их любила, - объяснили ему. - Потому все дворяне желают учить своих отпрысков французскому. Даже не проверяют, умеет ли учитель читать и писать. И как им проверить, коли сами на своем родном языке разбирают только молитвы в молитвенниках?