Казачье войско получило 20 000 злотых за московский поход и 7 000 штук сукна. Но про привилегии православия впопыхах как-то забыли…
И все-таки это был славный поход, доказавший, что украинцы могут еще кое-что, кроме унылого пения под бандуру о прелестях татарских набегов. Поход, о котором с такой документальной точностью повествует народная песня, запечатлевшая все до мельчайших подробностей. И имена участников - Дорошенко и Сагайдачный. И обаятельную их легкомысленность. И даже время выступления на войну - август. Тот самый месяц, когда «женці жнуть», а «козаки йдуть»…
18 января 1654 года в соборной церкви Успения славного города Переяслава возникла маленькая, но неприятная заминка. Прибывший присягать на вечную верность государю всея Руси Алексею Михайловичу гетман Богдан Хмельницкий неожиданно почуял неладное. Что его смутило, трудно сказать. Быть может, хитрые бородатые рожи царских послов, напоминавших переодетых в боярское платье тамбовских разбойников. Или просто смутные предчувствия. Но только он ни с того ни с сего потребовал у московитов гарантий.
Обратившись к боярину Бутурлину, представлявшему светлую особу его царского величества, Богдан возжелал, чтобы тот тоже присягнул - «за царя».
Но Васька Бутурлин, мужчина твердый и решительный, в высокой горлатной шапке, напоминавшей воздетый на голову столб, выслушав эту взволнованную речь, ответил: «В Российской державе подданные присягают царю, а того, чтобы присягать за царя никогда не бывало и впредь не будет». «Запорожское войско должно присягнуть, - заметил посол, - а великий государь уж пожалует. Ибо за Богом вера, а за царем служба не пропадут». Не удовлетворенный таким ответом Хмельницкий сказал, что ему нужно посоветоваться с товарищами и вышел из церкви. А посоветовавшись, вернулся и все-таки потребовал у бояр присягнуть. Причем запорожские полковники загалдели, что польские короли всегда своим подданным присягали. Но боярин Бутурлин упрямо твердил, что «того в образец ставить непристойно».
Назревал нешуточный скандал. Кто-то должен был уступить. Иначе две братские нации рисковали разойтись в мутных волнах истории, как в море корабли. Не имевший полномочий присягать Бутурин не уступал. Хмельницкий же, шесть лет обивавший пороги московского двора, рисковал остаться один на один с польской армией. А на это у него просто не оставалось сил. Ни моральных, ни физических. Уставший гетман плюнул и сдался. Сдался безо всяких юридических гарантий, кроме устного слова государева, которое, по уверениям Бутурлина, «пременно не бывает».