Королевский совет звучит несколько странно. Но только, если забыть, что по тогдашней польской конституции власть монарха была строго ограничена сеймом. Король являлся лишь символом государства и, в отличие от других европейских правителей, ни карать, ни миловать не имел права - разве что оказывать моральную поддержку. Время от времени та или иная шляхетская партия даже могла отстаивать свои требования с помощью оружия. Такая веселая форма политической деятельности называлась «рокошем».
Поэтому весь начальный период войны Хмельницкий рассчитывал не порывать с Польшей, а как-то вписаться в ее забавную политическую систему. До самого сражения под Берестечком казаки даже воевали под пожалованным королем знаменем традиционных польских цветов - белый орел на красном полотнище.
Эта половинчатость и стала для Хмельницкого роковой. После победоносной кампании 1б48 года гетман мог двинуться прямо на Варшаву и в полном смысле отсечь Речи Посполитой голову. За его спиной лежали поля под Желтыми Водами, Корсунем и Пилявцами, усеянные выщипанными крыльями польских гусар, а впереди аппетитно благоухала кухонными дымами беззащитная польская столица.
Стоял ноябрь - всего только пять месяцев назад Хмельницкий был лишь жалким изгнанником, преследуемым польским правосудием. А теперь все складывалось, как в приключенческом романе, когда у противника неожиданно ломается шпага. Польша увязла в выборах нового короля вместо умершего Владислава IV. Каждый тянул за своего кандидата - ни о каком организованном сопротивлении и речи быть не могло!
Несколько последних переходов уставшего, но закаленного в боях казачьего войска, и слово «блицкриг» навсегда вошло бы в военные словари мира в благозвучной славянской упаковке. Какой-нибудь Наполеон на месте Хмельницкого так бы и поступил.
Но Хмельницкий не был Наполеоном! Вместо того, чтобы обратиться к армии с простыми словами, понятными сердцу каждого казака: «Хлопцы, завтра все варшавские девки - ваши, а грехи беру на себя!» - он, как растерянный медведь перед зимней спячкой, топтался у стен второстепенной крепости Замостье, дожидаясь финала комедии выборов.
Почему же гетман не решился разорить Варшаву?
Да потому, что психологически это была и его столица! Полвека он служил ей верой и правдой - с тех самых пор, как отец младенцем посадил его по казацкому обычаю на коня. Именно сюда он ездил с депутациями Запорожского Войска и как вербовщик казаков для заграничных походов. Именно отсюда шло казакам жалование, приказы и отсюда же та сабля, которой наградил Хмельницкого Владислав за войну с московитами под Смоленском и о которой после Переяславской Рады гетман не любил вспоминать.