Ужин подходил к концу. Надо было действовать. Она залпом выпила две рюмки саке, потом сосредоточилась на своих воспоминаниях — тень, похищающая ее фотографию. Она уцепилась за этот эпизод, как за парашют, и, пока все гости пытались выбраться из-за низкого стола, придвинулась к нему:
— Марк, я хотела вам сказать…
Он выпрямился, в его затылке что-то странно щелкнуло.
— Что?
— Я купила «Сыщик». Посмотреть, что это такое.
— У вас, наверное, много свободного времени.
Опять этот саркастический тон! Он вдруг показался ей таким напряженным, таким гадким. Но отступать было уже поздно.
— Наоборот. Мне это показалось… интересным. С точки зрения социологии…
Он неуверенно покачал головой. Разговор ему явно не нравился. Смешная получалась сцена: она стояла на четвереньках, а он по-прежнему сидел на полу.
— Я бы хотела поговорить с вами об этом. Знаете, я не только фотографируюсь, — она улыбнулась, — я пишу диссертацию по философии. Работаю над темой инцеста. Вы ведь занимались…
— Увы! В данный момент я не работаю на «Сыщик». Если хотите, могу вам дать координаты одного коллеги.
Хадиджа почувствовала, как в ней закипает злость. Она села по-турецки и посмотрела ему прямо в глаза:
— Вы работаете на другой журнал?
— Это что, допрос?
— Простите. Наконец он улыбнулся:
— Нет. Это вы меня простите. Я не умею себя вести. — Он пригладил волосы, — Я должен уехать.
— Расследование?
— Вроде того. Мой личный проект.
— Книга?
— Еще рано об этом говорить.
Чем больше он говорил, тем больше закрывался от нее. Теперь Хадиджа испытывала извращенную радость от того, что сумела докопаться до его секрета.
— Вы надолго уезжаете?
— Не знаю.
— А куда?
— Вы действительно любопытны. Извините, но это и в самом деле… очень личное.
Ей захотелось дать ему пощечину.
— Может быть, у нас будет время повидаться до вашего отъезда.
Он резко поднялся с какой-то странной, кошачьей легкостью.
— Мне было бы очень приятно. Но времени слишком мало.
Он обошел стол и затерялся в дыме и шуме голосов, ни разу не взглянув в ее сторону, не сказав ни слова на прощание. Хадиджа тоже встала. Она словно окаменела. Заполнявшая ее пустота весила тонны, сковывала ее до кончиков пальцев.
Почему он так ведет себя? Ей что, приснилось, будто она видела, как он стащил ее фотографию? Или он взял ее для чего-то другого? Фетишист? Маньяк? Или он почувствовал, что и она отмечена каким-то проклятием, таинственным ожогом?
При этой мысли одиночество вспыхнуло в ней ярким пламенем. Сквозь треск огня донесся крик:
— У меня песок в голове! Это твоя вина!