Хадиджу восхищала сицилийская жизнь, суета города, одновременно крикливого и приглушенного, бурлящего и уютного. Дымные площади, пропитанные запахами, доносившимися из будочек, где продавали хлеб, жаренное на вертеле мясо, пирожки с морепродуктами. Античные статуи, серые, изъеденные временем, шатающиеся на своих пьедесталах, вокруг которых со смехом бегали ребятишки. Серебристые плиты, блестевшие, как зеркало, под ливнями, которые время от времени обрушивались на город, но никогда не задерживались в нем надолго.
Да, Хадиджа определенно влюбилась в Катанию. Целыми днями она гуляла, забыв о своих страхах, не обращая внимания на сохраняющуюся угрозу Реверди, на постоянные отлучки Марка. Он часто оставлял ее одну, занимаясь чем-то непонятным для нее. Он взял напрокат машину и каждый день уезжал из города. Когда она расспрашивала его об этих поездках, он начинал говорить о наблюдении, о поисках, о защите. В глубине души Хадиджа смеялась над ним. Она наивно убеждала саму себя, что спокойно пересиживает здесь свой условный срок.
Ее привлекала даже скрытая жестокость Катании. Город занимал первое место в Италии по уровню преступности, в нем постоянно кого-то убивали, кого-то предостерегали, постоянно что-то случалось. Например, возле памятника Гарибальди нашли отрезанную голову. А в одном из баров северного Траппетто устроили настоящую резню.
Катания, город света и теней, была и городом мафии.
Так прошла неделя. Марк и Хадиджа регулярно посещали интернет-кафе — они намеренно не взяли с собой компьютеры. Они заходили на сайты французских газет. Они постоянно надеялись увидеть сообщение об аресте Жака Реверди. Или хотя бы какие-то связанные с ним новости. Но газеты хранили молчание. Судя по всему, расследование далеко не продвинулось.
С течением времени все это дело уходило в прошлое. Она уже не слушала свой автоответчик, не интересуясь новыми контрактами, о которых договаривалось ее агентство. Хадиджа отдалялась от самой себя. Она жила в каком-то подвешенном состоянии, и город играл в этом немаловажную роль. Это была неведомая болезнь, отодвигавшая ее от реальной жизни и от нее самой. Или выздоровление, во время которого все казалось ей неопределенным, не имеющим никакого значения.
Настоящая жизнь была здесь, в Катании. Здесь ее не покидало возбуждение, благодаря которому каждое мгновение, каждое ощущение накрепко впечатывалось в память, подобно тому, как сахарная глазурь застывала на завитках круассанов, подаваемых на завтрак. Каждое утро она усаживалась за столиком возле окна в кафе-мороженом, наслаждалась невероятно ароматным кофе и читала итальянские газеты, хотя и не понимала половины из написанного.