— Слышал? Когда? От кого?
— В восемнадцатом от поручика Бочковского. Когда пришел и сказал, что буду воевать вместе с ними.
— Прав был Бочковский.
— В чём прав-то?
— Во всём. Пойми, Саша, дети воевать не должны. Не детское это дело.
— А сиротами оставаться дети должны? Добрые слова говорить нетрудно. Вы растите, а мы вас защищать будем. А где они все были, когда комиссар арестов и обысков со своими бойцами нашу станицу «чистил»? А где были Вы, когда Сережкиных родителей убивали?
— Это война, Саша. На войне убивают.
— Вот именно, война. "Мы защитим"… Пока все были живы, защитить не смогли, а когда уже поздно "мы защитим"… Вы просто не знаете, что это такое, когда у тебя убивают родителей, братьев, сестер… Поэтому нас не поймете.
— Знаешь, Саша, чего никогда не надо делать, так это горем меряться. У вас с Серёжкой убили родителей, у меня — детей, — не успевшего родиться Ирмантасика Балис всегда воспринимал как полноценного сына. — У Мирона — вроде, никого не убили. И что? Будем его этим стыдить?
— Не будем… Извините, Балис Валдисович, я не хотел Вас обидеть.
— Понимаю, что не хотел. Но аккуратнее надо.
— Буду аккуратнее. Только, я ведь не Вас лично имел в виду, а вообще…
— Что — вообще?
— Ну, понимаете, как… Вы, в смысле Армия, нас ведь уже не защитили. Понимаете, уже. Нас убивали, а вас, не лично Вас, ну, понимаете… Вас рядом не было. А теперь вы говорите — мы защитим. А где вы были раньше?
Балис долго молчал: в словах казачонка была горькая правда.
— Ты прав, Саша, — произнес он наконец. — Мы, в смысле Армия, виноваты перед вами. Перед тобой, перед Серёжкой, перед другими ребятами, вашими ровесниками. Но постарайся понять и нас: Бочковского, меня, Мирона. Мы знаем, что такое война, потому что это — наша работа. Мы знаем, как это страшно. Мы знаем, что детям на войне — не место. Да, мы не смогли спасти ваши семьи, дайте же нам хоть немного искупить свою вину. Дайте спасти хотя бы вас.
— А Вы уверены, что так — вы нас спасаете?
— Уверен.
— А нас вы, конечно, спросить не считаете нужным?
— Знаешь, Саша, я никогда не верил ни в богов, ни в эту, как её… реинкарнацию. Как говорится, умерла — так умерла. И поэтому твердо убежден, что лучше жить, чем умереть.
— Всегда?
— Всегда, если речь не идёт о предательстве.
— А прятаться в тылу — не значит предавать?
— Смотря о ком речь. Если прячется от Армии военнообязанный взрослый человек — это одно. А если речь идёт о… тебе сколько лет?
— Четырнадцать было, когда на Тропу попал.
— Вот. Серёжка говорил, что ему двенадцать. Ещё младше. Вас никто воевать не звал, вы добровольцами пошли, правильно?