— В таких местах собирается далеко не самая почтенная публика. Наемники, ворьё, доступные женщины, торговцы краденым, просто головорезы.
— И?
— Мне бы не хотелось отмечать каждый посещенный нами город разгромом в местной харчевне.
Гаяускас от души рассмеялся.
— Почему сразу — разгромом? И вообще, разве я на кого-то нападаю? Мне кажется, это ваши местные наемники пускают в ход кулаки и кинжалы по всякому поводу.
— Вот поэтому-то я за них и переживаю. Если ты будешь в каждом городе расправляться с лучшими местными бойцами…
— Йеми, не преувеличивай. Я, конечно, кое-что умею, но и здешние воины тоже годятся не только для парадных построений.
— Битый — очень хороший боец, но ты его победил.
— С Битым мы примерно равны в умении. Думаю, в этих краях есть бойцы и посильнее.
— Я тоже так думаю, но их не так много. И вряд ли с ними можно встретиться в подобных злачных местах. Хотя, кто знает…
— А давайте-ка спать, друзья, — неожиданно предложил Наромарт. — Завтра у нас будет трудный день и надо встретить его полными сил и со свежей головой.
Предложение сочли разумным, и вскоре у огня остался один Мирон, которому в эту ночь пришла очередь дежурить в первую стражу.
Той ночью Женьке, впервые после того, как он превратился в вампира, приснился сон. Даже не сон — кошмар. Снились центральные улицы и площади родного города, заполненные народом. Все люди были обязательно с чем-то оранжевым. Либо с шарфиком, либо в шапочке, либо в куртке ярко-оранжевого цвета, в крайнем случае — с оранжевой повязкой на рукаве. У многих в руках знамена — либо просто оранжевые полотнища, либо с надписью крупными буквами «ПОРА» и жирным восклицательным знаком.
И все кричали. Что кричали — Женька не мог разобрать, в ушах стоял гул, словно где-то рядом работал компрессор. Но явно что-то очень нехорошее. Женька видел искаженные злобой и ненавистью лица, выпученные от натуги глаза, раскрытые рты и понимал, что эти люди готовы идти и убивать. А рядом с этими лицами мальчишка видел другие: с абсолютно пустыми, стеклянными, ничего не выражающими глазами. Эти люди не испытывали ни злобы, ни ненависти, ни вообще никаких чувств. Не люди, а роботы, действующие строго по заданной программе, готовые выполнить любую команду. Сейчас они выполняли команду «кричать», выполняли не за страх, а за совесть. Женька с ужасом стал искать в толпе нормальные человеческие лица — и с ещё большим ужасом их находил. Это только на первый взгляд казалось, что все, вышедшие на площадь ненормальные. На самом деле, умных, не обезображенных фанатизмом, не зомбированых лиц среди оранжевых людей было очень много. Но и эти люди были растворены беснующейся толпой, поглощены, перемолоты ею, и кричали, как казалось Женьке, ничуть не меньше своих соседей. Казалось, что кричит сам Город, отравленный всеобщей ненавистью. Город корчится в муках, ему плохо, его рвёт этой оранжевой желчью и она выплескивается на Крещатик, на соседние улицы и площади, и толпа становится всё гуще, все агрессивное, все злее…