— Так больше нравится?
— Мне всё равно, — честно ответила маленькая вампирочка.
Бог в халате окинул бога (или богиню) в пальто кислым взглядом.
— И такой отдать душу? Вот уж никогда не пойму.
Богиня кивнула, тряхнув длинными каштановыми волосами, свободно ниспадавшими на плечи.
— Не поймёшь. Он любит её, а ты не любил никого и никогда. Кроме себя, конечно.
Толстяк нахмурился, но тут же взял себя в руки, повернувшись к Женьке. Тот взирал на происходящее с гордым видом Памятника Обиженному Детству. Дескать, опять эти взрослые оборвали разговор на полуслове, занявшись своими очень важными взрослыми делами. А ребёнок… что — ребёнок. Ребёнок и подождать может, никуда не денется.
Но уговаривать Женьку чудотворец не собирался. Вместо этого он будничным тоном произнёс:
— Два желания мы исполнять не будем. Но второе может сбыться и без нашей помощи, ты это знаешь.
Подросток мрачно кивнул.
— Значит, мы выполняем первое?
— Выполняйте.
Всё равно ничего другого в голову не приходило. Хорошо хоть, эта парочка не уподоблялась Якубовичу с его "Полем Чудес" и не переспрашивала по десять раз: "Вы уверены? Нет, Вы действительно уверенны?"
— Готово, — сообщила женщина.
— Уже? — удивился Женька.
Никаких изменений в себе он не чувствовал. Смеются над ним, что ли?
— Уже, — подтвердил мужчина.
Как положено в таких случаях, мальчишка слегка ущипнул себя за руку. Щипок оказался до безобразия болезненным.
— У-йя, — не сдержался Женька. Божки довольно усмехнулись.
— Теперь твоя очередь, Анна-Селена.
Девочка не задумывалась. Она уже давно поняла, что перед ней тот самый случай, про который во сне рассказывал Олаф. Заветное желание у неё было только одно: вернуться домой. Но для этого надо перестать быть вампиром.
— Уже перестала, — поощрительно кивнула женщина и затянулась сигаретой.
Правда? Анна-Селена с силой топнула ногой. Пятка отозвалась лёгкой ноющей болью, вызвавшей приступ безумной радости. Девочка запрыгала на месте и захлопала в ладоши.
— Анька, ты чего? — изумился Серёжка.
Лучше бы промолчал От избытка чувств она тут же чмокнула друга в щёку, чем повергла его в величайшее смущение. Мальчишка покраснел так сильно, что, казалось, от него запросто можно было прикуривать.
— Только знай, индекса у тебя не появилось, — заявил толстяк, но Анна-Селена только беспечно махнула рукой.
— Вот уж наплевать. Проживу как-нибудь и без него.
Даже в прежней жизни она бы не стала тратить желание на получение индекса, придумала бы что-нибудь более стоящее. Например… Мама…
Улыбку с лица Анны-Селены как ветром сдуло. На глаза навернули слёзы. Дура, восторженная дура. Она же могла пожелать, чтобы мама не погибла, и тогда…