В низкой комнате был очень свежий воздух. Пахло даже луговой травой. Но окон не было – стены затянуты серой замшей от пола до потолка. На одной стене – громадная карта Империи и пограничных областей.
На фоне карты стоял обширный письменный стол. За столом сидел человек в пятнистом комбинезоне, с полевыми генеральскими погонами без звезд.
Когда Лён и лейтенант вошли, генерал стал подниматься из-за стола. Он был очень высок и поднимался медленно, словно распрямлялась громадная складная линейка.
Прическа у генерала была гладкая, с пробором, как у старика Августа. Но лицо – непохожее. Длинное, с мясистым носом и чуть оттопыренной губой.
Лейтенант тихо вышел.
Генерал выбрался из-за стола и по-журавлиному прошел к Лёну. Заговорил неожиданно высоким голосом:
– Суб-лейтенант Бельский? Душевно рад… – Он протянул длинную, очень узкую ладонь.
Лён встал навытяжку, наклонил голову и протянул свою руку. Генеральская ладонь была теплая и мягкая, как… наверно, как коровий язык. И такая же влажная.
Кажется, этикет требовал что-то сказать.
– Господин генерал, прошу простить, что представляюсь в таком виде.
– Пустяки, друг мой. Вы были вынуждены… Первое, что требовалось бы вам, это ванна, форма и ужин. Однако, обстоятельства… Сначала мы вынуждены были оттягивать это дело, а теперь время не терпит. Вы в силах предоставить информацию немедленно?
– Да, господин генерал.
– Чудесно… Штабс-капитан!
Угол комнаты был отгорожен ширмой, похожей на медицинскую. Из-за нее вышел невысокий пухлый офицер – с носом пуговкой, круглыми щечками, в мундире со складками на животе. Мундир был неизвестной принадлежности, с пуговицами, обтянутыми тканью.
– Слушаю, господин генерал…
– Ну, чего там слушать. Видите, суб-лейтенант готов…
– Я тоже… – Штабс-капитан одним движением собрал ширму в гармошку. За ней оказалось кресло со шлемом. В точности такое, как т а м. И тумба с телемонитором. Экран был чуть ли не метровый.
– Прошу… – В жесте штабс-капитана было что-то парикмахерское. Лён внутренне поморщился. Но подошел и сел без возражений.
Шлем охватил голову мягкой прохладой (тоже знакомо). Голова сразу как бы разрослась в громадный пустой шар. В этой пустоте зажужжали невидимые щекочущие мухи. И… стали видимыми. Не глазами, а внутренним зрением. Превратились в желтые шарики, между которыми выросли разноцветные линии. Эти линии выстроились в знакомую пирамиду, похожую на конструкцию очень сложной молекулы… Шарики один за другим срывались и гасли в пространстве. Так запись уходила в память приемного устройства. Лён бездумно сидел с открытыми глазами. И краем глаза видел экран, где разрастался сложный рисунок, похожий на гребень с зубцами разной длины – напротив другого гребня, который был неподвижен.