Сенин появился в конце дня. После осторожных расспросов, возмущенных, язвительных реплик в адрес милиции он вдруг сказал:
– Надо бы отметить твое освобождение. Ислам посмотрел на него.
– Ты не думай, я могу сбегать.
– Не надо бегать, в шкафу, вон, достань, и рюмки там же.
– А ты тоже будешь?
– Конечно, у меня традиция: я как «откинусь», обязательно должен выпить.
– А что же до сих пор трезвый?
– Тебя ждал.
– Ну, тогда давай выпьем за то, чтобы твоя традиция ограничивалась только выпивкой.
После того как выпили, Сенин сказал:
– Я знаю, что ты, как всегда, откажешься, но я все-таки предлагаю пойти в баню.
Но Ислам отказываться не стал.
– В баню, говоришь? – задумчиво переспросил он. – А что, пожалуй! Я в бане давно не был – как цыган, с прошлого года… правда, душ я принимаю регулярно. Но сейчас это будет как нельзя кстати – надо смыть с себя тюремную грязь.
– Вот это по-нашему, по-бразильски, – обрадовался Сенин, – а то сидишь здесь, киснешь со своими мыслями. А ведь русская баня не только для тела хороша – она и душу возвышает. Поехали!
Выпили на дорожку еще по одной и отправились в баню.
– А что, – спросил Сенин, когда они оказались на улице, – опять, как лягушонки, в коробчонке поедем?
– Больно ты привередлив, как я посмотрю. Но я, когда выпью, езжу только на этой машине. Менты ее в упор не видят.
– И-ех, – выдохнул Сенин, залезая в «тальбо», – никак не удается мне на иномарке прокатиться!
– Как это не удается? А ты в чем сидишь, в «жигулях», по-твоему?
– Это неизвестной породы зверь, конек-горбунок какой-то. Ладно, поехали, – милостиво разрешил Сенин.
– Куда поедем, Сусанин? Командуй!
– В Рогачевские, там сейчас народу мало, и пар там отличный. Это на «Спортивной».
Несмотря на то что была середина буднего дня, свободная кабинка нашлась не сразу. Заняв наконец освободившееся место, Сенин пошел к банщику за простынями. Ислам стал раздеваться, аккуратно складывая вещи на лавку. В бане он бывал редко, все больше по случаю. После каждой такой помывки он давал себе слово, что будет делать это регулярно, но все равно не делал.
По периметру раздевального помещения были устроены кабинки, на манер железнодорожных купе, только что без дверей. У центральной колонны, подпиравшей потолок, стояли медицинские весы, на всех свободных стенах висели большие зеркала – для того, чтобы обнаженные мужчины могли произвести реальную оценку своих телес. Вернулся Сенин, держа в руках стопку простыней и два сушеных, сплющенных веника.
– Березы нет, – с сожалением заметил он, – дубовые взял, по большому счету, разницы нет. Там, правда, были еще хвойные, но это для садомазохистов, а мы, господин Караев, с вами – люди правильной ориентации. Пить будем? – спросил он, кивая.