Командиром отделения, непосредственным начальником Ислама, был младший сержант Джумабаев, маленький, кривоногий (видимо, генетически) киргиз, с типичным приплюснутым лицом степняка: скуластый, смуглый, узкоглазый. Он любил проводить инструктаж, перед заступлением в караул прохаживался перед строем, мусоля мундштук сигареты толстыми губами, время от времени выплевывая длинную белую слюну на плац. Ислама Джумабаев невзлюбил сразу. Все бреши, возникающие непосредственно в рядовом составе, занятом в нарядах на хозработах, затыкал Ислам. Неприязнь Джумабаева объяснить было трудно, но придирался он постоянно.
В караульный взвод Ислам попал добровольно: спросили желающих (нехарактерно), и он вызвался, посчитав, что лучше бодрствовать с автоматом в руках, чем выполнять грязную работу. Взяли не всех – только тех, кто оказался в состоянии рассказать своими словами содержание статей караульного устава. Именно тогда Ислам удивил экзаменатора тем, что запомнил наизусть полтора десятка статей, о чем не преминули доложить старшине. Ислам прельстился тем, что, согласно уставу, солдат перед заступлением в караул должен отдыхать не менее двух часов. Но этот закон оказался не лучше других российских законов, жестокость которых нивелируется необязательностью их выполнения. Заступать в караул приходилось после хозработ без промежуточного отдыха, в промокших сапогах. Грузия – страна с благоприятным климатом, но в горах снег выпадает уже в ноябре. Солдатские сапоги промокали так, что при сгибе из кирзы сочилась слеза, и то, что стоять приходилось в них ночью, когда лужи затягивало ледком, бодрило необычайно. Караульный маршрут, то есть обход всех постов, составлял несколько километров – иначе говоря, караульный, сменившись с поста, не мог самостоятельно прийти в караулку, даже если она была за забором – он должен был вместе со всеми обойти все посты и вернуться вместе с компанией.
Глубокая ночь, спать хочется смертельно. Но в караулке спят единицы, каждый занят своим делом: кто учит устав, кто чистит оружие, кто моет полы. В уставе караульной службы сказано, что, отстояв на часах сто двадцать минут, боец, вернувшийся в караулку, должен два часа посвятить самосовершенствованию, а следующие два отдыхать – спать, грубо говоря. Но не тут-то было: даже если вы могли воспроизвести вслух все статьи караульного устава (подменять слова нельзя), то начальнику караула или его заму вдруг ударяла в голову моча, или попадала под хвост шлея, или ему необходимо было разогнать сон. Он командовал: «Пожар в караульном помещении!» Сие означало, что все, в том числе и немногие спящие счастливчики, прикорнувшие на жалкие 5-10 минут, должны были как ошалелые бежать за песком к пожарному стенду, нещадно засыпать доведенные недавно до блеска полы, заливать все водой и, таким образом разведя немыслимое свинство, начинать уборку заново. И тогда тот, кому пора было на пост, считал, что ему повезло, – несмотря на то, что поспать не удалось, не все так плохо в жизни. Из комнаты отдыха доносится храп немногих счастливцев, допущенных ко сну.