Обвиняя растлителя, историк разошелся не на шутку – было видно, что эта история оскорбляет его нравственность. Рассказывая, он негодующе жестикулировал. Но прозвенел звонок и прервал его страстную речь.
– Ну вот, дорогие мои, – улыбнувшись и разведя руками, сказал преподаватель, – урок истории закончен.
– Тоже мне, история растления девочки, – недовольно пробурчал разочарованный Никишин, поднимаясь из-за парты.
– До свидания, ребятки, – Яков Михайлович подхватил свой портфель и вышел из аудитории.
– До свидания, аналитик, – презрительно глядя ему в след, сказал Никишин, – про самое интересное ничего не сказал, а то – «Растление!» – я, как дурак, на последнюю пару остался. Ребятки, – утончив голос в подражании историку, произнес Никишин, – пойдемте в кино. В «Дружбе» идет «Адам и Ева», хоть на голые сиськи посмотрим.
Ислам откололся от компании, собравшейся в кино, – жалея Лолиту, он пошел в общежитие. Поскольку до вечера еще было далеко, лег на койку и заснул странным, похожим на явь, сном.
Когда он открыл глаза, было семь вечера, а вокруг кровати сидели два Виталика, Али, Черемисин и ждали его пробуждения. Ислам долго смотрел на них, затем, разлепив пересохшие губы, спросил:
– Что надо?
– Вставайте, граф, – сказал Виталик Большой, – нас ждут великие дела.
И, прочитав во взгляде Ислама, который еще не совсем выкарабкался из сна, недоумение, добавил:
– Гражданин начальник, на вечер у нас было назначено мероприятие – если вы не передумали, то вставайте. Народ собрался и ждет указаний.
Скрипя кроватными пружинами, Ислам приподнялся и сел. Сейчас, спросонок, эта идея призвать брательника к порядку не казалась такой забавной – напротив, совершенно ненужной, – но мужчина не может отказаться от своего слова. К тому же, ребята смотрели на него как солдаты на командира, и он был заложником их преданности.
– Где Черемисин? – спросил Ислам, глядя на Черемисина.
– Я здесь, – робко сказал Черемисин, подняв руку.
– Задание помнишь?
– Так точно, товарищ генерал.
– Выполняй.
Черемисин тяжело вздохнул и попросил сигарету. Сигареты оказались только у Виталика Большого, но тот сказал:
– Иди, Черемисин, без сигареты – перед смертью все равно не накуришься.
– Давай сигарету, – угрюмо произнес Черемисин, – мне и так тяжело, я должен предать друга.
– Черемисин, не рви нам сердце, – разозлился Виталик, – у человека всегда есть выбор. Ты можешь не предавать своего городского друга, с которым тебя ничего не связывает, кроме голубей, но тогда ты предашь районского друга, с которым делишь кров, – выбирай.