Движение отряда все ускорялось – очевидно, предводитель хотел побыстрее уйти от опасного соседства Ололтуна. Все чаще и чаще раздавались удары бича и ругань конвоиров, все чаще и труднее бились сердца носильщиков.
Через два часа пути, когда тропинка вывела на большую дорогу, отряд неожиданно остановился. Впереди послышались радостные восклицания: к нападавшим присоединился второй отряд, разгромивший соседнее селение. Приведенные им пленные и взятые в плен в селении Цолчене были согнаны вместе, и колонна, увеличившись почти вдвое, двинулась дальше. На этот раз они шли по дороге, и идти стало немного легче. Но Хун-Ахау, по-прежнему погруженный в мольбы, даже не заметил этого.
После еще трех часов пути, извиваясь, словно гигантская змея, колонна свернула с дороги и углубилась в лес. Здесь был дан приказ остановиться и сделать привал. Весь груз был сложен вместе, и около него стали часовые. Предводитель отряда и самые знатные воины устроились несколько поодаль. Пленных расположили в середине огромного кольца из отдыхавших воинов так, что пройти мимо них незамеченным оказалось невозможно. Но большинство захваченных были настолько подавлены несчастьем и разбиты усталостью, что, едва лишь освободившись от ноши, они бросились на землю и лежали без движения. Только несколько человек беспокойно бродили среди лежавших, разыскивая родственников или хотя бы знакомых.
Около Хун-Ахау остановилась какая-то фигура, и знакомый голос произнес:
– А! Индюшонок из Ололтуна! Как ты сюда попал?
Юноша приподнялся на локте, удивленно посмотрел на говорящего. Перед ним стоял его недавний противник, воин Шбаламке. Правая рука его, очевидно, поврежденная, висела плетью, но голос его был спокоен, и он даже чуть-чуть улыбался.
Что-то теплое шевельнулось в груди Хун-Ахау. Никакой злобы к Шбаламке он уже не чувствовал. Ссора в Ололтуне, так огорчившая и заботившая его несколько дней тому назад, казалась ему теперь чуть ли не приятным событием. Ведь она была до того…
– На наше поселение напали и разграбили его, а меня захватили, – сказал Хун-Ахау. О судьбе отца он умолчал, потому что все еще надеялся, что его просьбы тронут богов.
Шбаламке присел около него на корточки, на мгновение зажмурился от боли в руке.
– А я возвращался из Тукульха в Ололтун, и они схватили меня на дороге. Одного я успел уложить, но потом мне сильно повредили руку. – Он понизил голос и продолжал многозначительно: – Как только об этом нападении узнают в Ололтуне, вдогонку будет послан большой отряд, и нас отобьют. Я уверен, что еще до захода солнца мы будем дома!