– Великий бог ветра! – простонал он. – Лиши навсегда своих благодатных дуновений этого увальня, не понимающего простых вещей! И откуда ты свалился на мою голову…
Хун-Ахау внезапно рассердился.
– Замолчи, старик! – прикрикнул он на Цуля. – И перестань оскорблять меня. Учи, но не трещи, как злобная старая баба!
Цуль растерянно прервал свою воркотню и так смущенно и огорченно посмотрел на юношу, что тот внезапно почувствовал жалость. Старик напоминал ему сейчас старую больную птицу, напрасно топорщащую крылья, чтобы испугать приближающегося врага.
– Я же желаю тебе добра, – жалобно произнес он. – Быть опахалоносцем – великая честь. Когда появляется великий владыка Тикаля, все, даже самые знатные, должны склониться перед ним, а ты будешь иметь право стоять, и тебе придется лишь отвернуть лицо, чтобы твой взгляд не упал на повелителя. Разве мог простой парень из ничтожного Ололтуна когда-нибудь мечтать о такой чести?
Хун-Ахау уже успел успокоиться и понять бесцельность своей вспышки. Разве этот старик виноват в том, что он стал рабом? Вот если бы на его месте был Одноглазый или Экоамак… Надо терпеть, но не сгибаться. Опахалоносец или раб, таскающий камни, – все равно он лишен свободы, и ее надо завоевать. Но разве Цуль виноват в его рабстве?
Цуль увел Хун-Ахау к большому деревянному обрубку, оставленному для чего-то в углу двора, и с помощью юноши поставил его стоймя.
– Вот тебе знатное лицо, которое ты должен обмахивать, – сказал он (назвать обрубок царевной старик не решился). – Становись сзади и начинай работу.
Цуль отошел на несколько шагов и стал внимательно наблюдать за учеником. После нескольких неудачных попыток дело наконец пошло на лад, движения Хун-Ахау стали ровнее и естественнее. Учитель разглагольствовал о сокровенных тайнах этого замечательного занятия, и юноша старался повторить и запомнить их. Но после того как прошел час, Цуль стал снова сердиться. Непривычные к такой работе руки Хун-Ахау устали, и плавно двигать опахалом стало трудно. Кроме того, юноша время от времени переступал с ноги на ногу, а опахалоносец, по словам Цуля, должен стоять как статуя, двигаться могут только его руки.
К счастью Хун-Ахау, неожиданное обстоятельство вскоре положило конец его мучениям. Во дворец по вызову повелителя прибыл владыка Ах-Меш-Кук, и его свита и носильщики расположились на том самом дворе, где происходили занятия. Их пристальное внимание к происходящему и насмешки над учеником и учителем, на которые они не скупились, разозлили Хун-Ахау и привели в бешенство Цуля. Поэтому он быстро прекратил упражнения и, бросив несколько язвительных слов насмешникам, удалился и увел с собой юношу.