– Вы готовы, миссис Филдер-Флемминг? – Роджер с удивлением наблюдал ее слишком откровенное возбуждение.
Миссис Филдер-Флемминг покрепче усадила на голове свою шляпку, которая совсем ее не украшала, потерла носик (не знавший пудры и потому от прикосновений зардевшийся еще невинней) и обвела робким взором общество, расположившееся вокруг стола. Роджер все с тем же изумлением смотрел на нее. Миссис Филдер-Флемминг совершенно очевидно выступать было страшно. Что-то неведомое заставляло ее не желать того, что надвигалось, более того, это неведомое довлело над важностью задачи, стоявшей перед миссис Филдер-Флемминг. Она нервно откашлялась.
– Мне предстоит очень трудное дело, – тихим голосом приступила она, – я почти не спала всю прошедшую ночь. Невозможно себе представить, как это все отвратительно для такой женщины, как я, – она замолчала и кончиком языка облизала губы.
– Ну пожалуйста, миссис Филдер-Флемминг, мы вас просим. – Роджер чувствовал, что должен ее подбодрить. – Мы все волнуемся перед выступлением. Я слышал, однажды на своей премьере вы произнесли прекрасную речь.
Миссис Филдер-Флемминг взглянула на него с недоумением. Видимо, его слова ничуть не прибавили ей спокойствия.
– Я не об этом, мистер Шерингэм, – произнесла она не без резкости. – Я говорю о том бремени фактов, которые попали ко мне в руки, и о тяжком долге, который мне надлежит здесь выполнить.
– Вы хотите сказать, что распутали это дельце? – осведомился мистер Брэдли весьма непочтительно.
Миссис Филдер-Флемминг окинула его мрачным взглядом.
– К моему бесконечному сожалению, – произнесла она Низким, тревожащим голосом, – мне это удалось.
Миссис Филдер-Флемминг, казалось, наконец овладела собой. Она заглянула в свои записи и уже куда уверенней снова заговорила:
– Криминалистика всегда привлекала меня как профессионального драматурга. Мой интерес к ней связан с неисчерпаемым опытом человеческой драмы. Неотвратимость убийства, обреченная на гибель жертва, подсознательно знающая это, но тщетно сопротивляющаяся своей злой судьбе, жребием избранный убийца, сначала бессознательно, а затем осознанно и бесповоротно стремящийся к начертанной злым роком развязке, силы потаенные, возможно неведомые ни жертве, ни убийце, упрямо ведущие их к осуществлению трагической развязки, не говоря о чудовищности совершаемого… я всегда ощущала, что любое самое простое или самое страшное убийство замешено на глубочайшей человеческой драме, с которой не идет в сравнение ни одна даже самая сложная ситуация, возникающая порой в жизни людей. Вспомните пьесы Ибсена: нагромождение неизбежно противоборствующих обстоятельств, которое мы назовем судьбой; тут есть нечто и от Эдгара Уоллеса – в катарсисе, через который приводит он нас, взирающих на драму жизни, к очищению в финале. И потому совершенно естественно, что я буду рассматривать наше дело в какой-то степени под углом зрения моей профессии (тем более что тут я столкнулась с драматическим поворотом, какой даже трудно было б измыслить). Призвание мое сказалось также и в том, как я подошла к решению стоявшей передо мной задачи. Как бы то ни было, я поступила именно так, и никак иначе. Результат более чем оправдал мои самые страшные ожидания. Я рассматривала дело в свете одной из древнейших драматических ситуаций, и вскоре оно открылось передо мной со всей своей неприглядной очевидностью. Я имею в виду ситуацию, которая у джентльменов, именующих себя театральными критиками, неизменно носит название «вечного трагического треугольника». Конечно, я должна была начать с одного из участников треугольника, с сэра Юстаса Пеннфазера. Из двух других участников один должен был быть женщиной, другой – мужчиной или тоже женщиной. И тут я обратилась к очень старому и очень мудрому афоризму chercher la femme, и… – голос миссис Филдер-Флемминг зазвучал торжественно, – я ее нашла.