– Обвинения, сэр Чарльз, обвинения, – пропищала миссис Филдер-Флемминг, поправляя его. – Вы что, не знаете или притворяетесь?
– Увы, мадам, – произнес сэр Чарльз с огромным достоинством, – не имею ни малейшего представления.
И тогда миссис Филдер-Флемминг изобразила трагедию. Подобно королеве в пьесах известного рода, она мед ленно поднялась со своего места (только у королев не бывает на затылке трясущейся шляпки, и если лица их имеют свойство багроветь от натуги, они употребляют грим особых тонов, чтобы это скрыть), не замечая, что кресло за ней опрокинулось и глухо ударилось об пол (так рок отбивает чей-то последний смертный час), и, вытянув перед собой дрожащую руку, вперившуюся в сэра Чарльза, с высоты своего крохотного росточка (пять футов от пола) вскричала пронзительно:
– Ты! Ты и есть тот человек! Я вижу печать Каина на твоем челе! Убийца!
Все замерли от ужаса, а мистер Брэдли отчаянно вцепился в руку мистера Читтервика.
У сэра Чарльза пропал голос, и он проговорил чуть слышно:
– Она сошла с ума.
Когда выяснилось, что сэр Чарльз не намерен тут же разделаться с ней, уложив на месте ни выстрелом из пистолета, ни пламенем своего испепеляющего взгляда, чего она весьма опасалась, миссис Филдер-Флемминг, укротив истерику, взялась за аргументацию своих обвинений.
– Отнюдь нет, сэр Чарльз, я абсолютно в здравом уме. Вы любите свою дочь куда сильнее обычного, как может любить человек, потерявший жену, любить единственное существо слабого пола, оставшееся на его попечении. Вы решили во что бы то ни стало вырвать дочь из рук сэра Юстаса Пеннфазера, оградить ее юность, невинность, доверчивую душу от этого мерзавца, и тут все средства были хороши. Вы сами подписали себе приговор, когда сказали, что не считаете необходимым доводить до нашего сведения все, что говорилось в вашей беседе с сэром Юстасом. И действительно не считаете, потому что тогда вы сказали ему, что скорее убьете его собственными руками, чем позволите жениться на своей дочери. Но все зашло слишком далеко, бедная девушка совсем потеряла голову от любви и не желала ничего слышать, а сэр Юстас был преисполнен желания на ее чувства ответить, и вам ничего не оставалось, как прибегнуть к последнему и единственному средству, которое могло бы предотвратить катастрофу, и ваша рука не дрогнула. Сэр Чарльз Уайлдмен, пусть судит вас Бог. А я не берусь.
Тяжело переводя дыхание, миссис Филдер-Флемминг подняла кресло и опустилась в него.
– Так-так, сэр Чарльз, – сердце под жилеткой у мистера Брэдли едва не лопалось от счастья. – Кто бы мог подумать? Пойти на убийство! Ай-ай-ай, какой ужас, какой немыслимый ужас.