– «Кто это? – спросил мамонт. – Почему он?»
– Это – мой сын, – ответил человек. – Только ты все равно не поймешь, что это значит.
Полученный «мыслеобраз» был мамонту знаком: «Так кормящая самка воспринимает детеныша, которого сама родила и еще не начала смешивать с другими. Только все это касается самок и никогда – самцов. Двуногий – не самка, почему же у него это так? Почему данный конкретный детеныш представляет для него такую большую ценность? Впрочем, что мне за дело до переживаний падальщиков? Пускай сами разбираются друг с другом…»
Мамонт повернулся и двинулся прочь – ему больше нечего было здесь делать. Он хотел есть, на него давил новый долг перед «своими».
– Стой! – приказал Семен. – Стой и слушай!
Очень давно никто ничего не приказывал Рыжему, не заставлял выполнять чьи-то желания. Он настолько отвык от этого, что сразу и не сообразил, в чем дело, а просто выполнил требование двуногого. А тот говорил:
– Да, мир снова изменился – для нас, для меня. А для тебя, для «твоих» он все еще прежний. И я буду сражаться, чтобы он таким и остался! Буду убивать двуногих, которые пытаются нанести вам ущерб. Если я, если мои люди победят, мы сделаем безопасными ваши пути. Тебе не придется прокладывать новых. Ну, а если победят нас… Тогда продолжим этот разговор в Верхнем или Нижнем мире. Ты понял? – Ни черта ты не понял, – сбавил тон Семен. – Мамонты не воюют друг с другом, не делятся на племена и кланы. А мы любим разделяться и убивать других…
И вновь твердо и властно:
– Моя женщина погибла. Дело моей жизни рухнуло. Жить незачем. Но остался долг – и я расплачусь. Расплачусь с вами за людей. Во всяком случае, постараюсь.
Потом человек издал несколько звуков, которые не сопровождались мысленными посылами, и мамонт не понял их:
– Юрка, слезай! Слезай, кому говорят?!
– Не слезу!
– Он же сейчас уйдет!
– Ну и что? Все равно не слезу!
– Дурак…
Семен долго незряче смотрел вслед уходящему мамонту. Даже когда тот скрылся за перегибом склона, он все еще продолжал смотреть. Пустота в его груди сгустилась и затвердела – до звона. Семхон Длинная Лапа потрогал ее, постучал по ней и повернулся к двум охотникам, молча наблюдавшим всю эту сцену:
– Ваши лошади могут ходить под седлом?
– Да.
– И седла есть?
– Есть.
– Я заберу обеих.
– Бери.
Главные люди укитсов совещались целый день и никак не могли прийти к единому мнению. Результат «судебного» сражения был скорее отрицательным, чем «ничейным», – с этим соглашались почти все. Никто не усомнился в верности базовой концепции «укитсизма» – конечно же, дело не в ней, а в недостаточном рвении самих укитсов. Одной из причин военной неудачи (то есть недовольства первопредка Уксы, а возможно, и самого Умбула) является то, что не все «еретики» среди имазров и аддоков были сразу истреблены. Впрочем, кое-кто из старейшин считал, что все проще – предки в очередной раз оголодали и пожаловались кому следует. Они, укитсы, оказались ленивыми и жадными: по этой земле бродит масса магической пищи, а они ограничились лишь пассивным «кормлением» – расстановкой колючих ловушек. Впрочем, все, вместе взятые, мнения старейшин весили меньше, чем мнение главы клана. Нарайсин же считал результат битвы очень дурным предзнаменованием.