– Мои книжки, - сказал Павел.
Доктор нахмурился.
– Не надо брать их. Ничего советского. У тебя впереди новая жизнь, мой мальчик. Зачем же брать в новую жизнь старые книги?
Он сунул обе книги под мышку и вышел.
Павел огорчился, обидно стало: прятал, прятал и - на тебе! В сердцах пнул чемодан.
Потом в коридоре затопали. В комнату заглянул Отто.
– Пауль, обедать.
Павел нехотя пошел на кухню. Дверь в кабинет доктора была распахнута. На полу лежало множество ящичков с дырками, в таких отправляют посылки с фруктами. Сам доктор сидел за письменным столом, разбирал бумаги. Возле окна топтались трое солдат, что-то перекладывали. Среди них Павел узнал ефрейтора Кляйнфингера. Тот держал в руках горшок с кактусом и удивленно рассматривал веселый красный цветок на колючей зелени. Все это промелькнуло перед Павлом, как картинка в книжке, которую быстро листаешь. Он не стал останавливаться, прошел в ванную, кое-как ополоснул руки. В ванной пахло гарью, и раковина была в рыжих паленых пятнах. Верно, жгли какую-нибудь бумагу. Павел даже подумал: уж не его ли книжки?
На кухне на плите, обложенной белыми блестящими изразцами, стоял трехэтажный термос, в котором Отто приносил обеды из ресторана. Сверкающим половником Отто вылавливал из супа большие куски мяса и раскладывал в тарелки. Маленький солнечный зайчик метался по потолку и стене.
Павел молча сел за стол. Отто поставил перед ним тарелку супа.
– Постарался Шанце, хромой черт.
Павел промолчал. Он не любил клецки. Сейчас бы холодную окрошку! Жара. Рубашка прилипает к спине.
Отто вышел. В коридоре послышался его - почтительный голос:
– Господин доктор, пожалуйте обедать.
Ели молча. Доппель любил тишину за столом. Пищу надо тщательно пережевывать, желудок не отвлекать разговорами. Покой во время приема пищи - залог здоровья. Заповеди свои доктор выполнял неукоснительно.
Обычно после еды он полчасика бездумно сидел в кресле в полудреме, расслабившись. В этот раз он изменил себе, вернулся в кабинет и снова занялся бумагами.
Отто мыл посуду. Павел сидел неподвижно, смотрел на ослепительные изразцы плиты и раздумывал, чем заняться. Смотаться бы в гостиницу, поболтать с Петькой, поиграть с Киндером! Этак собака и вовсе отвыкнет от него. Хотя каждый раз, когда Павел приходит, Киндер бросается к нему, виляет хвостом, задом, подпрыгивает, норовя лизнуть лицо, и, наконец, заваливается на спину, подняв вверх все четыре лапы - высшее проявление собачьей любви, словно хочет сказать: вот он я, весь принадлежу тебе, почеши мое пузо, я счастлив!
Да как смотаешься? Надо просить разрешения у доктора, а тот непременно найдет какое-нибудь дело, заставит переводить бумаги с русского на немецкий или с немецкого на русский. "Практика тебе пойдет на пользу, мой мальчик". Голос доктора так явственно прозвучал в ушах, что Павел обернулся.