мои дорогуши. Джейми. Она возвышалась над моим распростертым телом и кричала на этого громилу. Я попытался встать. Она тут же отошла и, не сводя полыхающего взгляда с этого пьяного животного, помогла мне подняться. Животное было явно озадачено. Оно все еще лепетало что-то об «извращенцах» и «нормальных людях», но Джейми поддерживала полубессознательного меня и буквально разрывала его взглядом. Думаю, она бы и в драку полезла, но мужчина так поразился этой гарпии, что ушел сам, что-то бормоча под нос. А потом, ясное дело, нас выставили. Первым делом она спросила: «Сумочку взяла?» Она дрожала как лист, лицо – белее мела. Думаю, я выглядел не лучше, но оставим это за кадром. Я был – как бы это сказать – тронут ее поступком. Меня редко защищают чужие люди – скорее наоборот. Поэтому я сморозил глупость: «Знаешь, я парень». И о чем я думал? «Знаю, – нетерпеливо перебила она. – Какая разница – ты такой красивый, такой красивый». И эти слова, сказанные от чистого сердца, поразили меня до глубины души. Это был не комплимент – хотя я люблю комплименты. Это было нечто иное. Какой-то подсознательный рефлекс. Будто ребенок рассматривает игрушку, которую родители не в состоянии купить. И еще я понял, что Джейми считает себя невероятно страшной. Я такое уже видел. Я начал было говорить, но тут что-то закололо, и я испугался, что на этот раз меня покалечили сильнее, чем обычно. Я, наверное, застонал… Остаток вечера мы провели в больнице. Медсестры и доктора обращались с нами очень грубо. Мы были характерная пара. Я весь пунцовый – далек от идеала. А Джейми… Господи! Тогда она носила кожаные брюки и футболки в обтяг; «гады» и шипованные напульсники. А на щеке можно было спокойно нацарапать свое имя – столько там было штукатурки, как выражается Колетт. Зато смешная и веселая. И начитанная – явно не по программе. Даже медсестры слегка оттаяли – так что некоторого успеха в обществе мы добились. Я потом долго размышлял, как можно проявлять такую доброту к чужому человеку. Наверное, это твоя семья повлияла, Габриель, дорогуша. Наконец нам выдали таблетки и прочитали нотации. Мы спустились на стоянку, и вдруг я сказал: «Тебе есть где ночевать? Не хочешь поехать со мной в Бингли?» Честно говоря, я просто не хотел оставаться один – особенно в Бингли. Она замялась всего на секунду, а потом кивнула: «Спасибо». Какие манеры! Опять воспитание твоей матушки, Ангел? А потом мы устроили пижамную вечеринку – словно знаем друг друга вечность. Потрясающе. Никогда бы не подумал, что смогу так быстро привыкнуть к человеку, одетому как Джейми. Мы прожили вместе две недели, а потом решили снимать квартиру. Меня устраивало – Джейми согласилась заняться нудными формальностями, а мне в общем-то все равно, где я обитаю – привычка после частной школы-пансионата. Я могу крепко спать где угодно – зачастую я так и делал. Мы сняли квартиру. Сначала в Мэнингеме, затем переехали в Андерклифф, потом сюда. И, к слову, кто у нас только не жил. И милые ребята – я обожаю, когда ты живешь у нас, Габриель, с тобой так спокойно. И жуткие типы. Последние, по большей части – Ошибки Джейми, как я их называю. Этот ужасный Энди – омерзительный человек. Украл мои прекрасные часы от «Картье» и серебряный браслет от «Тиффани». Кое-кто был этим весьма удивлен, можешь мне поверить. Джейми в своем репертуаре – думаю, Ангел, ты со мной согласишься, – жутко убивалась из-за поведения этой твари. Она всегда убивается – правда, уже потом. Причем ей жаль не себя, а тех, кому за нее больно. Да, я очень за нее переживаю. Правда, не так как ты, Габриель. Я не собираюсь ее