Из переписки
Письма 1923—1935 годов – событийных лет повести «Книга скитаний»
Е. С. Загорской-Паустовской в д. Екимовка Рязанской губернии (Москва, начало лета 1923 года)
Дорогой Крол, маленький. Только что получил твое первое письмо и письмо от Ниночки. И оба письма такие славные, что я чуть не заплакал…
Теперь слушай. Я спешу на заседание по поводу организации в Москве большой морской газеты и потому пишу коротко. В эту газету я приглашен на оклад в 12 миллиардов (дядя Коля получает 8). В газете будет много народу, и потому работа будет легкая – в редакции я буду бывать от 10 до 2-х. Как зацепка (материальная), это хорошо.
А тем временем начну печататься в журналах. Дней через пять напишу тебе письмо, и после этого письма ты уже сможешь ехать в Москву, хотя мне не хотелось бы, чтобы ты бросила Екимовку. Здесь очень суматошливо и скверно. Хорошо только то, что масса знакомых и много возможностей.
Был у Иванова. Он в новом штатском костюме, в желтых ботинках – вообще джентльмен. На днях приезжает Бабель.
‹…› С комнатой пока слабо, но не безнадежно. Я сильно надеюсь на комнату у дяди Коли.
Ки, маленький, пушистые лапки. Я вовсе не твой муж, – твой сын, потому что ты сильнее меня, и без тебя я немножко теряюсь в этой жизни.
Вчера был у «святого» Рувима. Он говорил мне о фантастичности нашей жизни (твоей и моей), о том, что мы проходим через жизнь и оставляем за собой неизгладимый след, что нас любят до боли, и это причиняет много боли и нам, и другим. Понял он это, когда был в Севастополе. Вот тебе – какие мы люди.
Спи спокойно, поуркивай. Не тревожься обо мне. Нину поцелуй за меня несколько раз. Привет дяде, маме крестной, Саше – Ал. Петровне[23].
Целую. Твой Кот
Был вчера на Пречистенке и зашел в Музей Зап.[адной] живописи Морозова. Это что-то сказочное, перед чем Щукин меркнет. Какой там Гоген, Матисс, Моне. Приедешь – сейчас же пойдем.
Е. С. ЗагорскойПаустовской в д. Екимовка Рязанской губернии (Москва, 23 июля 1923 года)
Крол, крохотный. У меня за эту неделю – куча новостей. Я только что возвратился из Петрограда. В Петроград меня командировал Союз моряков на праздник Балтийского госпароходства по случаю отправления в кругосветное плавание старинного, но прекрасного клиппера (парусного) «Лауристон». Ехало нас в Петроград четверо (в том числе и Иванов) в отдельном салон-вагоне. В Петрограде с вокзала авто помчал нас по безлюдным, широким, поросшим травою, но изумительно чистым проспектам, мимо чудесных дворцов, черно-синих каналов к широкой, ветреной, прозрачной Неве. Был теплый, солнечный день, и меня поразил цвет петроградского неба – бледно-голубой и словно лакированный, как на старинных олеографиях. И почему-то Петроград напомнил мне мертвый Брюгге: тишиной, пустынностью, бледным солнцем, чисто голландской чистотой и обилием каналов. Воздух над городом словно в Армении – хрустально прозрачный и прохладный.