За Отчизну (Часть 3) (Царевич) - страница 3

- Я сейчас еду, но не на обед к торгашам, продавшим чешский народ польскому королю, а к своим божьим воинам в Ржичаны, и, клянусь чашей, моя нога не будет в Праге, пока ею управляет эта шайка мошенников! И, не обращая внимания на посланца коншелей, Микулаш, звеня шпорами, вышел на крыльцо, и его громоподобный голос разнесся по двору: - Эй, коня! Поблескивая белками черных, как угли, глаз и скаля зубы, Стоян подвел яростно хрипящего вороного жеребца. Двое слуг подскочили к коню и крепко схватили его с обеих сторон под уздцы. Конь вращал глазами, раздувал ноздри и злобно ударял копытами. Микулаш твердо положил левую руку с поводьями на холку, а правую на заднюю луку и разом вскочил в седло. Конь рванулся, встал на дыбы, вскинул задние ноги и наконец, согнув дугой крутую шею, вылетел как стрела из ворот. Проскакав по улице, Микулаш столкнулся с Яном Жижкой. - Брат Микулаш, куда же это ты? - невольно вырвалось у Яна Жижки. Микулаш, еле сдерживая беснующегося под ним коня, подъехал к другу: - В Ржичаны. Мне с вами делать нечего. А ты, брат Ян, еще раскаешься, что связался с пражскими толстосумами и университетскими мистрами! Горько раскаешься! Прощай, брат! И, повернув коня, он слегка опустил повод. Вороной жеребец тотчас рванулся и, разбрасывая во все стороны из-под копыт комья черной грязи, понесся по вышеградской дороге. Вслед за Микулашем поскакала его свита, и среди нее-черномазый Стоян. Конь нес Микулаша все далее и далее от Нового Места. - Ну и дьявол же! - проворчал гетман, чувствуя, что привычная рука начинает уставать от туго натянутого повода. Но конь ничего не слушал и, свернув набок голову, притянутую мощной рукой Микулаша, продолжал как безумный нестись вперед. "Конь сегодня совсем бешеный. Тут что-то неладно",-мелькнуло в голове у Микулаша. У маленькой речонки Ботач дорога круто сворачивала налево. На повороте у мостика стояла телега, занявшая почти всю дорогу. Сбоку оставалась свободной только узенькая полоска земли. Не замедляя своей бешеной скачки, конь поравнялся с телегой. В этот момент сидевшие на телеге трое людей в крестьянских кафтанах разом громко крикнули. Конь рванулся в сторону, но в это самое мгновение передние ноги жеребца на всем скаку провалились в раскрывшуюся под ним яму. Отставшие спутники Микулаша только издали увидели, как вдруг неожиданно перевернулся в воздухе конь гетмана и со страшной силой грохнулся вместе со всадником на землю. Подскакав, они нашли Микулаша неподвижно лежащим у дороги, окруженного соскочившими с телеги крестьянами. Рядом бился с переломанными ногами вороной жеребец. Микулаш был бледен и без сознания. Когда ему смочили голову и влили в рот вина, он приоткрыл глаза и глухо застонал. У гетмана была переломана нога, повреждены грудь и голова. Микулаша положили на телегу и бережно повезли обратно в Прагу. По дороге у раненого хлынула из носа и ушей кровь. Сознание то возвращалось к нему, то вновь терялось. Как только Микулаша уложили в постель, появился встревоженный Ян Жижка. - Брат, ты меня слышишь? - звал Ян Жижка своего друга. Но Микулаш лежал безмолвно, с застывшим лицом и закрытыми глазами. Наступали ранние зимние сумерки. В комнате легли густые тени. Ян Жижка сидел сгорбившись у изголовья умирающего друга, последняя встреча с которым была отравлена спором. Желтое пламя свечи бросало на лицо Микулаша неверный, дрожащий свет. Благородное, с резкими чертами лицо его казалось спокойным и задумчивым. Лишь едва заметные движения поднимающейся груди указывали, что жизнь еще не совсем покинула верного таборита. В этот же холодный, сырой вечер в маленькой комнате на окраине Старого Места у очага грелся смуглый человек, потирая озябшие руки и весело скаля из-под черных усов блестящие зубы. Шимон стоял рядом со Стояном и настойчиво требовал от него мельчайших подробностей. - Слушайте, пан Шимон, клянусь брюхом сатаны и его потрохами, вы мне надоели! Разве я вам не сказал толком, что пан Микулаш как вихрь летел на нашем коне и свалился с конем в яму? А что станется с человеком, если он на всем лету грохнется о землю, вам объяснять не нужно. - Да ты мне скажи, цыганская твоя образина, конь-то шел как надо? Телегу поставили в том месте, где я указал? Яму-то хорошо устроили? Цыган отмахнулся от Шимона, как от назойливой мухи: - Сколько еще раз вам надо растолковывать? Конь летел, как дикий, а телега уже давно заехала на самый заворот и стояла у моста, яму же вырыли, как вы приказали, и прикрыли ее сверху хворостом и землей. Коня я сам подготовил: он и так свиреп, как сатана, а тут я его еще маленько кое-чем подпоил да еще под потничек такую маленькую колючку подложил - вот жеребец и совсем взбесился: как с самого Нового Места подхватил, так и понес. Ну, а потом вы уж сами знаете, что приключилось. - Но что, если Микулаш выживет? - озабоченно наморщил лоб Шимон. - Правда, он уже старик, но здоровья у него на нас двоих хватит. Но Стоян, оскалившись в недоброй усмешке, лишь энергично потряс головой: - Но скажите мне, пан Шимон, как это вы так ловко угадали, что пан Микулаш поедет сегодня и именно по этой дороге? Шимон самодовольно и лукаво прищурился и усмехнулся: - На днях сам пан Микулаш проговорился, что сегодня он отправится в Ржичаны. В тот же вечер все было приготовлено к его встрече. Коня с тобой я ему подсунул, правда, с другим намерением, но раз подвернулся такой удобный случай - отчего же им не воспользоваться!.. Шимон сладко потянулся, зевнул и с полным удовлетворением заключил: "Слава тебе господи! Вот и умрет наш славный гетман Микулаш из Гуси от случайного падения с лошади, да простит господь его грешную душу... Мне больше в Праге пока делать нечего. Пора в Дрезден, отдохнуть. Любопытно, сдержит ли этот бородач Сигизмунд свое обещание?.." В канун рождества, 24 декабря 1420 года, в Праге скончался славный вождь таборитов гетман Микулаш из Гуси, один из первых организаторов бедноты в селах и городах, блестящий полководец. Ян Жижка, Ян Желивский, вся пражская беднота, таборитские общины по всей Чехии горько и искренне оплакивали Микулаша из Гуси. Но пражское бюргерство, внешне выражая скорбь, втайне радовалось гибели опасного противника. В ставке же Сигизмунда шло великое ликование.