Джаг жил, сам не зная зачем, – скорее всего, в силу привычки, подстегиваемый могучим инстинктом самосохранения. Он безропотно выполнял любую работу, которую требовали от него, не испытывая при этом ни унижения, ни ненависти.
С тех пор, как умерла хозяйка дома, никто не навещал его по ночам.
Джаг часто вспоминал о ней и с искренней печалью сожалел о ее смерти. Вообще-то, он видел ее только издалека и не мог бы даже сказать, какого цвета были ее глаза. Но, вместе с тем, он сжимал ее в своих объятиях! Честно говоря, тот образ, который врезался в память Джага, был далек от красавицы. В строгой крестьянской одежде из домотканого полотна она выглядела незаметной, словно сливалась с окружающей серостью и нищетой. Кроме того, работа на ферме не оставляла времени для ухода за собой.
Но под пеплом тлели жаркие угли... Иногда Джагу хотелось, чтобы она оказалась его матерью, – настолько ее отношение к нему выходило за рамки поведения обычной любовницы. Их связь покоилась на чувствах, которые помогли ей растопить лед, сковавший душу Джага. Но он должно быть приносит близким людям несчастье. Сначала Патч, затем хозяйка...
Уж не проклятье ли какое висит над ним?
В такие моменты, чтобы отвлечься и избавиться от дурных мыслей, он изо всех сил закусывал удила и налегал на постромки, напрягая каждую мышцу своего тела.
Наступил сезон Долгах Ночей.
Стаи голодных хищников спускались с выстуженных ледяными ветрами гор и бродили вокруг загонов для скота. Несмотря на бесчисленные своры брехливых собак, крестьяне каждое утро находили обглоданные останки овец и быков.
Такими ночами, завернувшись в старое одеяло и стуча зубами от холода, Джаг слушал завывания диких зверей, бешеный лай псов и жуткие стоны ветра, бьющегося в теснинах ущелий, которые и порождали его извечную варварскую песнь. Тогда он вспоминал Психа и его рассказы о невидимых злобных духах, насылавших на землю чудовищные смерчи, сносящие все на своем пути.
Сжавшись в клубок, он не смыкал глаз, и, тем не менее, перед его внутренним взором вставали бесплотные когтистые и остроклювые существа, сверкающие налитыми кровью глазами. Джаг бывало вскрикивал от страха, когда дверь под могучими ударами ветра начинала ходить ходуном, словно кто-то рвал ее снаружи.
Такими ночами он засыпал очень поздно. Утром, пережив ночные страхи, зачастую приходилось переделывать заново всю работу, сделанную накануне. Случалось восстанавливать и дома, здорово потрепанные ураганом.
Жизнь местных фермеров была далеко не сахар. Они вкалывали днем и ночью, а после сбора урожая смотреть было не на что. Однако Джаг не испытывал по отношению к ним никакой жалости. Он не понимал, как могут они так ишачить, вылезая из кожи вон, ради жалкой прибыли, которой едва-едва хватало, чтобы сводить концы с концами. Он презирал их за ограниченность. До него не доходило, как можно цепляться за несколько клочков каменистой земли, когда природа оказывается такой неблагодарной, а человек волен идти на все четыре стороны.