От внимания Хармина не ускользнуло приятное впечатление, под действием которого находился Хаэмуас.
– Как видишь, царевич, мы придерживаемся старых порядков, – сказал он, – и ни у кого не станем просить извинения за то, что живем, как нам нравится.
Он словно бы прочел мысли Хаэмуаса. Выбеленные стены были искусно расписаны сценами из жизни на реке, изображениями животных, обитающих в пустыне, и образами богов. Одну картину от другой отделяло неизменное изображение финиковой пальмы, занимавшее всю высоту помещения – от пола до самого потолка, отливающего синевой. В углах лежали подушки. В зале стояли три изящных кресла на тонких ножках, сделанные из благоухающего кедра и украшенные золотом, и низкий столик, выполненный в том же стиле, на котором возвышался алебастровый сосуд с благовониями, предназначавшимися для гостей, и глиняная ваза с весенними цветами. Внутри по обе стороны от входной двери возвышались две курильницы для ладана, строгие в своей простоте, а за ними в стенных нишах восседали Амон и Тот, и золото, из которого были изготовлены их фигуры, светилось тусклым блеском. В сумеречном зале царила приятная прохлада.
Ни следа суеты и спешки, никаких излишних украшений, ничего иноземного. Казалось, даже сам воздух чисто египетский по своей природе, лишенный каких бы то ни было чужих примесей, он доносил сюда легкие ароматы лотоса и мирры. Хаэмуас сделал глубокий вдох.
– Нет, благодарю тебя, Хармин, – ответил он с улыбкой. – Сперва я осмотрю твою мать. Амек, ты пойдешь со мной до двери в комнату больной. Стражника оставь у входа.
Хаэмуас заметил, каким взглядом окинул Хармин мощную фигуру Амека, прежде чем проводить Хаэмуаса во внутренние покои. Царевич последовал за ним, держа в руке свою лекарскую сумку. «В таком доме я мог бы провести всю жизнь, – размышлял он, и чувство спокойствия и удовлетворения заполнило его душу. – Какие бы труды я совершил тогда! Какие мечты осуществил бы! Но в такой жизни таится и своя опасность. Да, несомненно, таится опасность. Постепенно я бы позабыл о своих придворных обязанностях, о долге перед страной, перед Египтом, и с головой погрузился бы в прошлое. Так цветок, брошенный на водную гладь Нила, постепенно, но неизбежно уходит под воду. Интересно, что за люди здесь живут?»
Они шли по узкому коридору, темному и лишенному каких бы то ни было украшений. Но в его дальнем конце сверкающий полуденный свет, как острый нож, вспарывал темноту, и Хаэмуас различил небольшой прямоугольник лужайки, несколько цветочных клумб, охваченных буйством праздничных красок, и пруд, поросший восковыми цветами лотоса, белого и розового, над которыми деловито жужжали пчелы. Вдруг Хармин повернул налево, отступил в сторону и поклонился.