Днем Хармин и в самом деле приехал навестить матушку, и они втроем – Хаэмуас, его жена и ее сын – сидели в саду, а слуги тем временем отирали им руки влажной тканью и подносили господам плоды и пиво. Хармин проявлял к матери особое внимание, гладил ее по щеке, поправлял подушки в кресле, не спускал с нее нежных глаз и всегда отвечал теплой улыбкой на какую-нибудь ее шутку. «Как же он не похож на Гори, – с тоской думал Хаэмуас. – Вот великолепный образчик настоящий любви и уважения, когда сын знает свое место, подчиняется родительнице, руководствуясь лишь любовью и почтением к ней. И что за дьявол вселился в Шеритру, почему она решила отказать такому милому молодому человеку?»
И, словно в ответ на его размышления, Хармин поднялся и поклонился царевичу.
– С твоего позволения, царевич, я хотел бы теперь провести некоторое время с царевной Шеритрой, – сказал он.
Хаэмуас в замешательстве посмотрел на него.
– Дорогой мой Хармин, – начал он. – Боюсь, Шеритра нынче не расположена видеть кого бы то ни было. Она шлет тебе свои извинения и, конечно же, заверения в любви.
Мать с сыном обменялись быстрым многозначительным взглядом. Хармин заметно погрустнел.
– Я убит горем, – сказал он, – все же передай ей от меня пламенный привет. В таком случае я, пожалуй, поеду домой и лягу спать. – Он наклонился к матери, чтобы ее поцеловать, затем еще раз поклонился Хаэмуасу и ушел. Под одеждой четко просматривались его сильные стройные ноги, грива черных волос спадала на плечи.
– Такой приятный молодой человек, – сказал Хаэмуас, втайне надеясь, что Шеритра вскоре одумается. – Ты по праву можешь им гордиться. – Отмахнувшись от слуги, предлагавшего ему закуски, Хаэмуас поближе придвинулся к Табубе. – Я еще не рассказывал тебе о Гори, – произнес он полушепотом. – Он отправился в Дельту, несомненно затем, чтобы выплакать свою печальную историю на материнской груди. Мне стыдно за свою семью, Табуба. Но зато пока ты в полной безопасности.
Она улыбнулась в ответ на его слова, ее четко очерченный рот медленно изогнулся, сложившись в задумчивую усмешку.
– О да, я полагаю, теперь я в полной безопасности, – ответила она. – Жаль, что тебе не удалось накормить его той похлебкой, но ничего. Я не собираюсь впредь тревожиться из-за Гори.
В малодушном порыве, охваченный чувством собственной вины, Хаэмуас бросился к ней, но она отклонилась назад, подала знак слуге, что держал над ней опахало, и прикрыла глаза. Хаэмуас же остался сидеть, подперев подбородок рукой и размышляя. Солнце поднималось, день становился все жарче, а до его слуха доносились обрывки ритмичных напевов – это слуги давили виноград, и он слышал их резкие выкрики.