Именно на этом этапе Хобарт и подал в отставку. У Карла и прежде не было большого пристрастия к военной службе, его удерживал только долг чести. Он был в ужасе, потому что его могли убить как раз в тот момент, когда ему вновь захотелось жить, но он прошел через все испытания и остался цел и невредим. Вообще-то по-настоящему не было ничего такого, что напоминало бы генеральное сражение, так что опасность для него была сравнительно невелика. И вот в начале сентября он отправился в Йорк в сопровождении своего слуги и Ральфа. Нет, не сражения и не убийства, и не какие-либо моральные сомнения позволили Карлу убедить Ральфа оставить армию и вернуться домой – дело заключалось просто в отсутствии удобств и в плохом питании. Ральф из-за своей гордости пытался найти какой-нибудь довод подостойнее. Но Карл, весьма восприимчивый к подобной гордыне, изобразил перед ним яркую картину всеобщего горя в семействе в связи с его отсутствием и бурной радости при грядущей встрече с ним. В итоге Ральф возвращался в Морлэнд, убежденный в том, что делает это ради спокойствия своих близких.
Когда они въезжали через ворота навесной башни, слуги просто обезумели от восторга, увидев, что молодой хозяин вернулся домой, да еще целехонький, как и прежде, и Титания тоже без единой отметинки. Поэтому поначалу ни у кого и времени-то не было, чтобы обратить внимание на незнакомца со шрамом на лице, который сидел на своей лошади, такой тихий и бледный, и все озирался вокруг, словно видел призраков. Выбежала из дома и семья, плача от радости: Ричард, Мэри-Эстер и Эдмунд, отец Мишель с мальчиками, Эдуардом и маленьким Китом. Последней из всех вышла Гетта, привлеченная поднявшимся шумом. Она появилась в проеме дверей, щурясь от яркого солнечного света после темноты в доме. При виде Ральфа она улыбнулась, а потом ее взгляд остановился на незнакомце, и улыбка исчезла.
Вот тогда Карл зашевелился. Он спешился, бросил поводья и двинулся через двор сквозь толпу, словно не видя никого. Журчание беспечной болтовни стихло, когда он шел мимо них, и глаза собравшихся провожали его, поднимавшегося по ступенькам и остановившегося прямо перед Геттой. Они пристально смотрели друг на друга долго-долго – так, во всяком случае, им казалось, – потом ее рука поднялась и пальцы, как бы с удивлением, коснулись его изуродованной шрамом щеки.
– Все в порядке, – успокоил Карл. – Все уже позади, – он протянул руку и, схватив ее маленькие пальчики, сжал их. – Вот я и вернулся за тобой, Гетта. Я же тебе обещал, что вернусь.
Она улыбалась сквозь слезы, не зная, что сказать. Потом положила другую руку ему на плечо, Карл взял ее, и так они стояли, не отводя глаз и молча смеясь, а слезы все бежали и бежали по худым смуглым щекам Гетты. Мэри-Эстер, наблюдавшая за ними, наконец-то поняла, почему ее дочь молча горевала все эти четыре года.