– Еще бы! Ведь другие два состава не очень-то удались, верно? А что уж говорить о том, что взорвался и разнес храм в Синагаве! – Дзюнкецу-ин засмеялась и крадучись приблизилась к Миве. – К чему играть в ненависть, когда нам обоим все ясно?
Он вдыхал ее мускусный аромат, ощущал тепло ее тела. Им овладела жаркая, непрошеная страсть. В памяти всплыли воспоминания о других временах. Тогда он изо дня вдень работал с Тиэ, тяги к которой не умаляло даже омерзение в ее взгляде. Она, как и Дзюнкецу-ин, возбуждала его одним присутствием, без намека на ответ. Теперь же Дзюнкецу-ин подняла руку к его лицу и коснулась щеки рукавом.
– Будь со мной паинькой. Глядишь – замолвлю Анраку-сан за тебя словечко, – сказала она смеясь.
Не то что погладить, даже пальцем притронуться побрезговала! Мива рассвирепел. К Тиэ тоже было не подступиться – она отвергала его, не подпускала ни на пядь. Угрожала ему и всей секте. Она, как и Ояма, заслуживала смерти. Накопленная ярость выплеснулась наружу.
– Отстань! – вскричал Мива, отпихивая Дзюнкецу-ин. Яростно сипя сквозь зубы, он схватил со стола склянку и поднял над головой. – Убирайся или я запущу в тебя кислотой! Станешь страшнее меня, Анраку на тебя больше не взглянет! А не прекратишь издеваться, скажу сёсакан-саме, что ты ненавидела Тиэ и убила ее!
Его слова возымели действие. Дзюнкецу-ин посмотрела на него испуганно и выбежала из комнаты, а Мива, тяжело дыша, вцепился в край стола, силясь вернуть самообладание. Он должен держать себя в руках, если хочет с честью выполнить задание, сохранить пост и репутацию, завоеванную тяжким трудом. Ему просто нельзя, нет, невозможно снова ошибиться.
Тот, чей взор чист и ясен, всеобъемлющ и
проникновенен —
Светоч мудрости, разгоняющий тьму.
Усмирит он ветер несчастий, и все вокруг
воссияет.
Сутра Черного Лотоса
Рэйко сидела по шею в горячей воде круглой купальни, утопленной вровень с полом. Все светильники в комнате были зажжены, окно распахнуто. От воды в стылом воздухе поднимался пар, на поверхности плясали огненные отсветы. Ее по-прежнему не отпускал тошнотворный ужас, а перед глазами вновь и вновь вставала кровавая картина, хотя с их визита к Фугатами прошел уже не один час. Когда появился Сано, Рэйко обратила к нему покрасневшее, заплаканное лицо.
– Я все думаю о министре и бедной Хироко, – произнесла она срывающимся голосом. – С тех пор как мы вышли оттуда, я уже три раза меняла воду, но чувствую, что никак не отмоюсь.
– Понимаю, – тихо сказал Сано. – Дух смерти легко не отгонишь.
Сняв одежду и присев на дощатый пол, он окатил себя из ушата и натерся мочалкой – мешочком со щелоком и рисовыми отрубями. То, как рьяно он скреб все тело, выдавало его желание поскорее очиститься.