По довольно странному обычаю, в который посвятила меня княгиня, когда я покидал ее, каждый из воскресных гостей должен был посетить ее в один из дней недели. А так как я был последний, то мой черед был назначен на субботу. Д'Орскам в наших беседах об этой необычайной женщине предупредил меня об этом странном ее капризе и о том, каким образом происходили эти свидания.
Г-жа де Термиан принимала в сумерках, позже или раньше – соответственно времени года. Она сидела в круглой комнате, освещенной сквозь тусклые оконницы рассеянным светом. Это были долгие часы бесед как бы с живой тенью. Мой друг рассказывал мне со страстью об этих умственных приключениях, которые длились иногда до зари. Себя чувствовали как бы в присутствии таинственного существа, в котором говорил неведомый голос, и тоска о нем оставалась навсегда. Не входя в объяснения о характере этих прорицаний, он дал мне понять, что красота их была выше человеческой и навсегда вязала жаждой слышать их вновь и всегда; приближение и обетование этого скрытого божества заставляло меня с нетерпением ждать часа моего вступления в этот вещий Элевзис.
Поддаваясь в свой черед тому общему обаянию, которое соединило вокруг г-жи де Термиан тех, кого появление ее на пороге влекло в грот ее уединения и ее таинств, я спорил сам с собою об его опасностях. Она казалась мне цветком, распустившимся при входе путей подземных и опасных. Она казалась мне трещиной в запредельное, которая засасывала души, незаметно и яростно, восхитительной колдуньей, которой нельзя заклясть. Я вдыхал провалы магической спирали. Всю неделю я был беспокоен и взволнован. Бессонница меня измучила. Великая усталость пригнетала меня. Наконец долгожданный день наступил.
С утра я предчувствовал, что он будет бесконечным. Чтобы отвлечься от моих мыслей, я вышел из города и блуждал по полям. Лето кончалось. Я шел вдоль по реке; она текла зеленая и жидкая по длинным склоненным травам; я следовал за ней, она извивалась недалеко от дворца г-жи де Термиан, и мне пришла мысль обойти его вокруг, но, дойдя до конца аллеи, которая ведет к решетке, я остановился и присел на каменный пограничный знак. И мне показалось, что сумерки наступили сразу: старый отель вздымал свою сероватую массу. Я услыхал, как я позвонил у решетки: песок большого двора скрипел у меня под ногами. Я себя видел и себя слушал. Никого в сенях. Я зажег маленький светильник, который был оставлен для меня. Я рассмотрел грани его, черного хрусталя с алыми жилками. Все двери сами собою раскрывались передо мной; галереи звучали далекими отголосками. Я подошел к комнатам княгини. Я позвал. Пустая гостиная вела к овальной сивиллинской комнате, о которой говорил мне д'Орскам. Я обыскал все до последнего уголка. Старания мои были напрасны. Наступила ночь. Я увидел себя со светильником в руке в зеркале; мне казалось, что я узнаю в этом своем собственном образе кого-то, за кем я должен был следовать, братского руководителя моей грезы. Мы прошли из комнаты в комнату весь гигантский дворец. Я терялся в нем и вновь находил дорогу. Пыль чердаков сменяла известку подвалов. Светильник мой потух. Я блуждал ощупью бесконечные часы. Наконец мрак засерел; белая линия просочилась под одной дверью. Направляясь в ту сторону, я задел ногой о какой-то предмет. Я поднял его. Это было что-то тяжелое и холодное. Коленом я толкнул засов двери, которая раскрылась, и белый свет зари осветил в моих руках мраморную голову статуи.