Он встал и прошелся по комнате, едва сдерживаясь, чтоб не рассмеяться от восторга, затем сел на подушки, обхватив руками колени, и задумался о том, что никогда теперь запах сырости и плесени не будет вызывать у него неприязни, поскольку неразрывно связан с воспоминанием о Мерлью. Само ее имя звучало музыкой.
Найл, очевидно, задремал.
Внезапный луч света заставил его вздрогнуть.
– Не бойся, здесь только я одна. – В комнату вошла Мерлью с небольшим светильником в руках. – Можешь выходить. Отец хочет тебя видеть.
Он направился следом за ней по коридору:
– А что с матерью, Вайгом?
– Их здесь уже нет. Посмотри.
Она толкнула крайнюю дверь. Комната была пуста.
Начали спускаться по лестнице. Бойцовые пауки куда-то исчезли. Нижние этажи заливал свет многочисленных масляных ламп, некоторые из которых, стоявшие на высоких ножках, напоминали золотисто сияющие снопы. Мерлью, задув свой светильник, толкнула какую-то дверь:
– Вот сюда.
Он вошел в большую комнату, стены которой были увешаны голубыми и золотистыми занавесями. Мебель примерно такая же, что стояла у Каззака в Дире, только сделана искуснее. На подушках полулежали пять-шесть девиц-служанок, расчесывая друг другу волосы.
Мерлью хлопнула в ладоши:
– Беррис, Нелла!
Поднялись две девушки. Найл видел их сегодня утром, это они стояли возле Каззака с опахалами. Одна из них бросила взгляд на Найла и прыснула в кулачок.
– В чем дело?
Ничего не говоря, та указала пальцем на настенное металлическое зеркало, и Найл обнаружил, что слева лицо и бок у него густо покрыты пылью. Прочие, разобравшись, что к чему, тоже покатились со смеху. Мерлью залилась краской:
– Довольно. Пошевеливайтесь!
Однако служанки явно не боялись ее гнева. Одна из них, все еще смеясь, взяла Найла за руку и вывела его из комнаты, вторая поспешила следом. Он проследовал с ними по коридору и вошел в просторное, облицованное белым камнем помещение, воздух в котором был ощутимо тяжелым от теплого водяного пара и густого аромата благовоний. Пол здесь был выложен мозаикой и чем-то походил на тот, что в храме посреди пустыни. В середине находилось большое углубление-ванна, сквозь завесу пара соблазнительно поблескивала голубоватая вода.
Девушки – обе смуглые, темноглазые – подвели его к самому краю. В умащенную благовониями воду вели ступеньки. Когда одна из служанок прикоснулась к его рубашке, собираясь снять. Найл испуганно вздрогнул и ухватился за полу. Девушки рассмеялись.
– Ну, это ты дурака валяешь! Кто же лезет в ванну в одежде?
– Да я и сам могу раздеться…
У них в пещере мать и Ингельд раздевались всегда в темноте, а мужчины отводили глаза.